- Настоящие, - заверил старичок. - Сами всю работу сделают. Утречком на зорьке проверим. А сейчас спать пора. На лавке вытягивайтесь да зипунишком накрывайтесь.
- Во дела, - удивился Протасик, - сам на печку теплую полез, а мы, мокрые, на его лавке липкой спать должны? Эй, Власик, а давай сейчас топор и пилу испробуем. Пусть из этого стола нам скамейку соорудят.
Лучина потрескивала, месяц заглядывал в окошко, мальчишки покосились на печку, с которой доносился храп, потерли ручки.
- А ну-ка, пила и топор, смастерите нам из этого стола...
- Ларец, - вдруг послышался бодрый и властный голос с печи.
Тут же пила и топор будто приклеились к ладошкам Власика и Протасика, мальчишки принялись за дело с таким усердием, что их щечки раскраснелись. Старичок внимательно следил за работой мальчуганов и качал головой.
- Эх, ни к чему не приучены. Умаялись? - старичок слез с печи, посмотрел, что получилось.
- Ларец не ларец, короб, не короб, не пойми что, не обструганное, кособокое, кривое, кое - как сколоченное, только хороший стол испортили. Плохие вы работнички и домик себе неважный соорудили. Не мастера вы - мастетяпы.
Власик и Протасик переглянулись.
- Как сумели, так смогли.
- Вам теперь росту в аршин быть, в этом ларце жить, людям служить.
- Еще чего, - хотели сказать Власик и Протасик, как тут же уменьшились и оказались внутри своего изделия.
- А выйдете оттуда, когда добрые люди вам в ножки поклонятся и спасибо скажут.
- Звезды как сияют, видать ночью мороз ударит, - сказал Егорша, входя в избу к сестре.
Влас бросил лапоть, который почти доплел, и закрыл глаза рукой. Фотинья опустила голову, слезы капнули на юбку. На полатях сидели трое ребятишек, последний, пятый, агукал в люльке.
- Мамка, - спросила иаленькая Акуля, - когда Протасик домой вернется? Обещал мне лошадку смастерить, а сам куда-то ушел.
- Будет тебе лошадка, - Егорша взял чурочку, нож, принялся строгать.
- Нет, не вернется Протасик, - печально проговорила Фотинья. - Дед Дрема видел, как ребятишки вечером в сторону леса направлялись. Никак старик их созвал, тот, что у Евлашки ночевал. Наговорил мальцам небылиц, поманил чем-нибудь, они и поверили, несмышленыши.
Отец Фотиньи и Егорши, лежавший на печке, поднял седую всклоченную голову.
- Так ведь это сам леший был.
- Тш-ш-ш - Фотинья поднесла палец к губам, - разве можно на ночь его поминать, слышь, как ветер в трубе сразу завыл.
- Евлашка старая, а глаза у нее зоркие и нюх как у собаки. Чудной тот старик был, одежда на изнанку вывернутая, пояса нет, и запах от него шел, как от прелых листьев. Волосы не седые, как у нас, стариков, а сивые, ресницы рыжие, лохматые и борода как веник березовый.
- У тебя самого-веник, - досадливо отмахнулась Фотинья.
- Э, нет, у меня в бороде каша да щи, а у того старика листочки да веточки запутались. Не слушаете вы старых людей, а напрасно, - отец обиженно отвернулся к стене.
- Не сердись, отец, слезай, похлебка готова, - Фотинья подхватила ухватом чугун, поставила его на стол и заплакала, запричитала:
- Ох, а сыт ли сейчас мой сын, мой Протасик, накормлен ли.
Влас тяжело вздохнул, с каждым днем его вера вновь увидеть старшенького слабела.
- Сестрица, решил я по белу свету походить, - вдруг сказал Егорша. - Готова лошадка твоя, - парень протянул девочке игрушку. Акуля заулыбалась, ухватила лошадку и тот час на полатях началась возня, каждому хотелось поиграть с лошадкой.
- Егорша, одумайся, мало вы с Власом и Протасом находились. Три года дома не были. Из дома уйти - большого ума не надо - назад вернуться - вот задача.
- Да, было время, совершали и мы добрые дела, - сказал Влас,- а теперь другая пора - детей растить надо.
Глаза Егорши блеснули:
- Гляну я на вас с Фотиньей, как голубки воркуете, слова грубого друг другу не скажете, а в другой избе только горшки летят, да крик слышится, отчего так?
- По сердце невесту брать надо, - улыбнулся Влас.
- А мне нет здесь девок по сердцу, ни одна не трогает. С тех пор как зашел старик в мою избу, да показал платок, неспокойно мне, что-то мучает, куда-то тянет. Встану утром - один, вечером ложусь - опять один.
- Я тебе сколько раз говорила - переходи к нам в избу, все веселей, - сказала Фотинья.
- Нет, тяжелей у вас, гляну на ваше житье-бытье - и внутри защемит.
- Ты ж сам говорил, что на платке чудище было нарисовано, - старый отец, кряхтя слез с печи.
- Верно, чудище, но с тех пор нет мне покоя. А вдруг ждет меня девица- красавица, дождаться не может.
- Ага, все глазоньки проглядела,- задребезжал ехидным смехом старик.
- Эх, отец, видать позабыл ты свою молодость.
- Иди, Егорша, - вдруг глухо сказал Влас. - Парень ты смышленый, не потеряешься, вражью силу одолеешь. Плохо, что в пути товарища у тебя не будет. Мир велик, людей в нем много, кто-нибудь да слыхал про мальчишек наших.
Фотинья опять вытерла слезы.
- Сын пропал, теперь брат уходит. Садитесь за стол, похлебка стынет. Ты когда, Егорушка в дорогу?
- Утречком.
- Ко мне зайди, хлебушка с собой дам.
- Котомку перед уходом проверь, - усмехнулся Влас, - а то по ошибке унесешь кого-нибудь с собой.
Утром, когда солнце золотило последние листья на деревьях, Егорша отправился в путь. Он шел долго, пока не оказался на перекрестке дорог. Здесь стоял камень, а перед ним рос самый настоящий гриб с коричневой шапкой. Егорша протер глаза, помотал головой. Вдруг гриб вытянул руку, обмакнул палец в туесок с темной краской, стоящий рядом, и принялся выводить на камне корявые буквы.
- Прямо пойдешь, - потерянное найдешь, - скрипел грибок. - Вот ведь гадкие мальчишки, - пиши теперь, а я грамоте плохо обучен.
- Направо пойдешь - суженую найдешь, - продолжал грибок, проговаривая каждое слово по слогам. Он опять окунул палец в краску.
- Налево пойдешь - смерть лютую найдешь. - Грибок закончил писать, вытер палец о кафтан, подхватил туесок, повернулся к Егорше и оказался тем самым стариком, что приносил парню платок.
- Ой, - вздрогнул старичок.
- Ты что ли, - удивился Егорша.
Старичок осторожно обошел парня, и пустился было бежать, но Егорша ловко ухватил его за полу кафтанчика.
- Пусти, пусти, - отбивался старичок, - сила у тебя глупая, порвешь кафтан.
- Э, нет, не отпущу, пока не признаешься, куда мальцов сманил.
- Каких мальцов, грубиянов этих.
- Не грубиянов, а Власика и Протасика.
- Их уму-разуму учить надо, пока не поздно, - буркнул старичок.
- А ну, веди меня сейчас же к мальчишкам!
- Ох, ох, напужал, прямо как осинка трясусь, - насмешливо сказал старичок, его глаза с желтинкой вспыхнули, и вдруг старичок пропал, а Егорша держал колючую ветку терновника.
- До крови оцарапался, - воскликнул парень, - дедок - то кустом обернулся. И чего только в мире не бывает. Живешь в своей деревне и думаешь, как везде просто, а ступишь шаг в сторону, сразу чудес насмотришься.
Егорша задумался: что же делать, куда идти?
- Читать умеешь, на камне все написано, - послышался знакомый голос.
Егорша вздрогнул, обернулся, но старичка нигде не было, лишь ветки терновника качнул ветер.
-Дай- ка получше прочитаю, что здесь написано. Так, направо пойдешь, налево, прямо. А пойду я туда, где потерю свою отыщу - решил парень и двинулся по дороге. Дорога скоро превратилась в тропочку, она петляла, перебегала с бугорка на пригорок, спустилась к речке, через которую было переброшено узкое бревно и, наконец, привела в деревню. Дома здесь стояли добротные, крепкие, но видать буря озорничала в деревне, и теперь мужики чинили крыши, поправляли плетни, навешивали оторванные ставенки. Деревья буря повалила странно, не выворачивала с корнем, как обычно бывает, и не обламывала сучья, а будто топором под корень рубила. Егорша стукнул в окошко одного дома, чтобы попроситься переночевать.