— Ну ладно, пойдем, — сказал он.
Бабушка Саша встретила их на пороге. Темные глаза ее прямо-таки сверкали радостью встречи с внуком и его приятельницей и еще — радостью теплого дня, хорошего аппетита и каких-то забавных воспоминаний, связанных с арией Зибеля: «Расскажите вы ей…» И с Фаустом вообще, и с этим красно-черным Мефистофелем, и вечной молодостью…
— Входите, Адочка. Я столько слышала о вас.
Аде понятно, что слышать было не от кого, но желание сделать приятное — оно хорошо само по себе, даже без подливы из правдоподобия.
— Спасибо. Мы к вам по делу, Александра Семеновна.
— Пожалуйста, пожалуйста. Садитесь. Чайку?
— Нет, спасибо.
— А ты, Сашка, что-нибудь ел? Вы знаете, это буквально дитя улицы. Почти не входит в дом.
— Александра Семеновна…
— Да, да. Я вас слушаю. Только скажите Саше, чтобы он не горбился. Вы красивая девушка, он вас послушает.
— Бабушка!
— Молчу, молчу! Ну, так что за дело?
Ада дивилась, как эта женщина инстинктивно отталкивает от себя неприятное. Не знает еще, в чем оно, но внутреннее обоняние подсказывает: осторожно. Здесь опасность. Капкан, может быть. Здесь протоптала дорожку беда.
Прав Саша — рука не поднимается. На чутко идущего по грани радости и несчастья зверя и у охотника порой не поднимется рука.
— Видите ли, — сказала Ада, — заболел один очень дорогой нам… дорогой мне мальчик. У него сотрясение мозга. Вы ведь знаете всех здесь. Вот я и подумала… Может, вы поможете.
Бабушка Саша проницательно поглядела в Адины глаза и не стала расспрашивать. Нет, нет, зачем же? Она поможет и так.
— Вам нужен Столяров, — сказала она авторитетно, на глазах превращаясь из певицы в медицинского работника. — Он нужен вам.
— Бабушка! — шепнул Саша. — Но ведь он не подпустит нас даже к калитке. — И пояснил Аде: — Это Нинкин дед. Он нас всех, ребят, прямо ненавидит.
— И вы тоже боитесь, Адочка?
— …Н-нет, но я не знаю его. Вряд ли он поможет незнакомой. А рисковать тут нельзя.
— Хорошо! — торжественно произнесла бабушка Саша. — Я сама пойду с вами. Но вообще-то он добрейший человек — как говорится, мухи не укусит!
Саша и Ада поглядели друг на друга и впервые за эти дни улыбнулись.
Сначала шли быстро, потом, приблизясь к даче Столяровых, замедлили шаг.
— Хорошо бы узнать, дома ли Вера Ефимовна, — сказала бабушка Саша. — Она, бедняжка, такая нервная стала, ее ишальгия прямо скрутила. А Василь Василич ведь ухаживал за мной! — и улыбнулась молодо и победно.
Но узнать о Вере Ефимовне оказалось невозможным, и они под неумолкающий лай белой овчарки, привязанной к яблоневому дереву, гуськом проследовали по песчаной расчищенной дорожке к даче, задыхаясь от запаха флоксов, Табаков и еще каких-то неизвестных, но резко пахнущих цветов.
Увидев Сашу, высокий старик в грязной майке и старых тренировочных штанах с пузырями на коленках, Столяров-дед, нахмурился, а Столярова-бабка Вера Ефимовна, правда сильно погнутая болезнью, выдала ласковую улыбку. Когда была замечена бабушка Саша, старики поменялись выражением лиц. Ада не вызвала никакой реакции.
Возле террасы на столбах стояли два керамических горшка, из которых во все стороны лезли настурции. Опять настурции! Никуда не вырвешься от них, от этого грубо беленного больничного дома, растрескавшегося сада без тени и человека в сапогах и кепке, держащего черные руки у лица… Самого мальчика Сашина мысль обтекала, как речка скалу. И, чтобы помочь ей, что ли, обтекать, Саша шагнул на террасу, где уже велся тот самый, очень важный, может, даже решающий разговор.
— А что за мальчик? — спросил Столяров.
— Это вот Адочкин родственник, — ответила бабушка Саша и оглянулась растерянно на Аду. — Это братик Адочки Жучко.
— Странно, — ответил старик, поглаживая остаток светлых волос на голове. — Сегодня видел Виктора Сергеича, и он мне — ни слова.
— И тем не менее, — сказала Ада, разводя руками.
— Ну что ж, — ответил Столяров-дед, подумав. — Я зайду к вам. Сейчас переоденусь…
— Да чего там переодеваться, — вмешалась Вера Ефимовна, — тут идти-то два шага.
— Дело в том… — сказала Ада. — Дело в том, что мальчик в больнице.
— А, ну так чего же тогда? — пропел Столяров-дед и стал величественным. — Даже и неловко путаться! И зачем? Почему мы всегда не верим рядовым врачам?
— Он очень молод, — оробев, сказала Ада. «Не поможет. Не хочет — и не поможет, — стучало у нее в висках. — И нечего тревожить это самодовольство, облаченное в грязную майку и обсаженное цветочками».
Она поднялась, шагнула к выходу.
— Простите, пожалуйста, за беспокойство.
— Ну что вы, Адочка, — остановила ее бабушка Саша. — Василь Василич просто говорит, что нельзя не верить врачам… Он все сделает. Правда ведь, Василь Василич? — И опять к Аде: — Ведь мы, врачи старой школы, — мы клятву давали… Что вы!
Столяров-дед вдруг хмыкнул, провел тыльной стороной большого пальца по несуществующим усам:
— Ну и хитра эта Сашенька, ну и Лиса Патрикеевна!
Он молодо, без кряхтения, поднялся, пошел в комнату и зажужжал там бритвой. Бабушка Саша победно оглядела всех, кто присутствовал при ее моментальной победе.
Глава XII
САША
Старик Столяров, взяв под руки Аду и бабушку Сашу, торжественно шагал по поселку, облаченный в легкий серый костюм: врач старой школы исполняет свой долг.
Саша плелся сзади, опять коченея от памяти бело-оранжевого запаха карболки и этой затемненной палаты…
По дороге его догнала Нина — полная, краснощекая, красногубая.
— Что, деда к мальчику ведете? Ну и верно. Только как же ты… как же вы… Нам придется все сказать?..
— Неважно, — ответил Саша. — Главное, чтоб помогли.
— Ленечка говорит… — начала Нина и осеклась.
— Ну, что Ленечка?
— Он говорит — тебя судить будут. Ведь тебе скоро шестнадцать. Но вообще-то, если дед поможет и все обойдется…
Саша даже остановился. Такое ему и в голову не приходило.
— Дура! — закричал он. — Дура! Дрянь! Ты что думаешь, из-за этого, да? Думаешь, я из-за этого?!
— Чего ты орешь? Ничего я не думаю. Сашка, честное слово! Я просто о тебе волнуюсь.
Ну конечно. Она же не видела мальчика, не слыхала этого: «Плохо, ой, плохо! Помрет он!» А его, Сашу, знает с первых шагов своих по земле. И потом, сам же он согласился, что надо молчать. А теперь он скажет. Пусть судят. Пойдет в милицию и сам скажет.
— Ладно, Нин. Ты иди домой.
— Нет, я с вами. Мне бабушка велела.
— Чего так?
— У деда вчера был сердечный приступ. Не сильный, правда, но все же. — И разжала кулак. — Я с валидолом.
Врач старой школы шел, галантно склоняясь то к одной, то к другой даме, и ни слова о хвори. Нет, ты ничего еще, дед. Более или менее подходящий.
Они были уже у выхода. Дед Столяров и Ада с бабушкой Сашей задержались у калитки, давая кому-то пройти.
И вдруг воздух стал желтым и густым, как во сне — не продохнуть. И то же ощущение: зажат. Не вырваться.
В калитку аккуратно, стараясь не задеть встречных, входили двое: коренастая женщина в платке и мужчина в сапогах, старых брюках и синей рубахе; на темных поперечных складках его лица поблескивал пот. Они вошли и огляделись.
— Где здесь домоуправление… или контора, что ли? — спросила визгливым голосом женщина и провела рукой по лбу, будто хотела заслониться от солнца.