Напряжение — ало-красное, как свет сквозь закрытые веки.
Кайф невыносимо острый, разнузданный и шальной.
Кирилл прижимает меня к себе, толкается навстречу бедрами, усиливая давление.
И ниточка предвкушения лопается, хлестнув разрядкой по натянутым нервам, разлившись блаженством по телу.
Я выгибаюсь со счастливым вскриком — и в этой нирване, где ничего не важно, успеваю все же почувствовать, как Кирилл, в несколько яростных толчков, присоединяется ко мне.
О злопамятности
— Если женщина что-то хочет, ей надо дать. Иначе она возьмет сама, — торжественно объявил Кирилл, блеснув собственным похвальным знанием доморощенных психологов, и, бухнув на пол длинную коробку, выковырянную с антресолей, принялся вытаскивать оттуда елку.
Он не просто злопамятный, осознала я, когда мы в четыре руки принялись распушать зеленые ветки. Он еще и коварный поработитель и эксплуататор невинных (когда-то в далеком прошлом!) дев.
— ...а шарики? шарики где?
— Там!
— Мне не достать, подсади!
— Если я буду тебя подсаживать, то елка так и останется ненаряженной.
— Ого! Мы же только что…
— Слушай, я еще от бананов не отошел, давай ты не будешь так искренне изумляться.
— Да я что, я ничего, я просто приятное сделать хотела…
— Если будешь делать приятное — точно не нарядим.
— А может и не надо?
— Не-а, хотела — наряжай и мучайся.
— Злы-ыдень.
— Дикарь и варвар, я помню.
— Нет, дикарем ты мне нравился больше! А сейчас без огонька как-то, без огонька… о, молодец, гирлянду нашел!..
...а потом я ловила губами цветные блики огоньков на гладкой коже, и пряталась в спальне от взбешенного “дикаря”, обсыпанного конфетти из большой хлопушки (“ух ты! вот это размер!..”), выгибалась под умелыми руками со связанными мишурой запястьями…
И засыпала слегка придавленная приятной тяжестью, проваливаясь в сон, как в невесомость...
Утро начинается не с кофе.
Утро начинается с того, что ты просыпаешься в совершенно чужой комнате и совершенно чужой постели, и несколько долгих панических мгновений вспоминаешь, где ты и как тут оказалась.
Сквозь неплотно задернутые шторы сочится серый зимний свет, из гостиной прилежно продолжает подмигивать огоньками елка, а ты совершенно голая валяешься под боком у мужчины, тоже не утруждавшим себя переодеванием в пижаму.
Из солидарности, не иначе.
Воспоминания и осознания сквозь дрему прорвались быстро, а вместе с ними — и сожаления. О том, что ночь закончилась.
И не только ночь.
Я медленно и осторожно села на постели, стараясь не потревожить спящего мужчину. Обернулась.
Кирилл спал крепко, даже не пошевелился от моей возни, и я позволила себе окинуть его еще одним болезненно-любующимся взглядом. Короткие густые ресницы, чувственные губы, и все, что ниже такое… такое…
Аррр…
Надо было пользоваться моментом и уходить, а я продолжала сидеть и смотреть, борясь с желанием прикоснуться напоследок. Нет, не буду я его трогать! Вот сейчас только одеяло чуть-чуть отодвину, чтобы целостную картину в памяти запечатлеть (то ли за телефоном сбегать, не надеясь на память?..) и…
...и из-под одеяла мне прямо в ладонь упруго прыгнул… Кирилл. Слегка проснувшийся отдельными своими частями!
Ну, раз уж оно тут само в ладонях оказалось, что ж теперь — взять и бросить что ли?
Я обхватила пробежалась пальцами по полувосставшей плоти, и ее движение навстречу моей руке отозвалось приятным еканьем внизу живота. Бархатистая нежная кожа и гладкая темно-розовая головка…
Это было просто выше моих сил! Я наклонилась — и коснулась ее губами. Потерлась, слегка разомкнула их и облизнула самый кончик языком, как будто слизывала подтаявшее мороженое. С внутренним восторгом ощутила, как стремительно твердеет член в моей ладони.
Понимая, что делаю глупость, но не в силах победить искушение, взяла в рот уже всю головку, посасывая ее как большой чупа-чупс и испытывая примерно такой же от этого восторг. И даже тихий уже совсем не сонный вздох, раздавшийся со стороны подушек, меня не напугал.
Я только подняла глаза, встретила сонный серый взгляд и демонстративно провела языком от основания до самого кончика. Ловя ускользающую ласку, Кирилл рефлекторно толкнулся бедрами вверх и запустил пятерню в мои волосы, ни к чему не принуждая, а просто сжимая их до приятного покалывания от затылка по всему позвоночнику.
Впервые я делала минет не для мужчины, а для себя. Вернее, как бы — для мужчины. Но на самом деле — для себя. Ловя от этого абсолютно незамутненный кайф.