От вида взъерошенной темной макушки в районе бикини внутри плеснуло жаром. Тело откровенно плавилось и хотело уже только одного — ощутить в себе такую необходимую твердость. Поэтому ноги из сапог я вытаскивала на автопилоте и даже не смогла в полной мере оценить это ощущение непередаваемого экстаза, когда после многочасового ношения каблуков, нога ступает на твердую почву всей ступней.
Сейчас мне нужен был совершенно иной экстаз.
Когда Кирилл снова выпрямился, он оказался выше, массивнее и пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Забавно, я даже не могу разобрать, какого они у него цвета, кажутся совсем темными, но это из-за того, что от радужки остался только тоненький ободок.
Мы снова целуемся — чуть медленнее, чтобы умерить зашкаливающее желание и донести его до спальни. Мои пальцы царапают пуговицы рубашки, и меня прошибает током осознания — вот он! Момент истины!
— Идем, — хриплый выдох на ухо и жаркий укус, и мужчина тянет меня в глубь квартиры (знакомая планировочка: из коридора — кухня, совмещенная с гостиной, спальня — вторая дверь направо!), но я мотнула головой — нет, подожди! — и вцепилась в гладкие пуговицы, торопливо вытаскивая их из петель.
Распахивала белоснежную ткань я под барабанную дробь сердца в ушах.
— Ва-а-у-у-у, — только и смогла протянуть я, забыв обо всем на свете. А потом положила руки на мужской живот, чтобы убедиться, что мне не мерещится на фоне одержимости и легкого опьянения. Под щекочущим прикосновением моих прохладных пальцев мужской пресс напрягся сильнее, еще четче вычертив вожделенный рельеф. — Настоящие…
О-чу-меть!
Лина, я люблю тебя и твое рентгеновское зрение!
Еще раз погладив снившиеся мне в эротических снах кубики, я скользнула ладонями выше — по литой груди, обвила их вокруг сильной шеи и слегка потерлась животом о мужской живот, отчаянно жалея, что платье все еще на мне. А потом вскинула голову.
Выражение некоторого охреневания на лице хозяина квадратиков жилплощади и кубиков пресса, меня слегка смутило, и я поторопилась скрыть это смущение за вызывающим:
— Ну и? Что стоим, кого ждем? Нам туда?
И, поднырнув под упершуюся в стену руку, сама зашагала в нужном направлении, прекрасно зная, что едва прикрытая блестящей тканью задница у меня смотрится куда увереннее краснеющей физиономии.
О варварах, дикарях и прочих грубых животных
И взвизгнула, когда меня вдруг ухватили чуть повыше талии — и занесли в спальню на руках.
Ну… как, “на руках”... Закинув на плечо!
Я то визжала, то хихикала, но исправно дрыгала ногами и колотила по спине — стараясь, правда, не перегибать палку.
— Варвар! Дикарь! — радостно возмутилась я, частично смахивая, частично сдувая с лица волосы, когда меня опустили на кровать.
— Угу, — согласился Кирилл, пряча улыбку в углах губ и расстегивая манжеты.
— Чудовище! Грубое живот… — у меня пересохло во рту, и я непроизвольно облизнула губы, когда белая рубашка заскользила по шикарным плечам.
А “грубое животное” согласилось:
— Я такой!
— Не-ан-дер-та-лец! — припечатала я.
И ухватила платье за подол — имея намерение и все шансы опередить Кирилла в гонке разоружения.
— Не-не-не! — пресек мое поползновение он.
Чужие руки отвели мои запястья в стороны:
— Не трогай!
— Это на новый год? — бездумно брякнула я, автоматически продолжив фразу.
— Практически, — с чувственной хрипотцой в голосе согласился Кирилл.
Красивый.
Я наблюдала за ним с почти болезненным эстетическим наслаждением.
На таких мужчин, несмотря на их красоту, нередко смотреть неприятно из-за несмываемого флера самодовольства, окутывающего их с ног до головы, а этот…
Он красивый не для себя, он красивый для меня — как будто до меня восторженного любования он не знал и очень удивился, но раз уж мне так нравится — он сделает мне приятно.
Спокойный, уверенный в себе мужик, который считает себя обычным и свою физическую форму нормальной.
И это тоже красиво.
И невероятно эротично.
Сумбурные мысли, хаотичные, и щелчок пряжки ремня, а потом поползшая вниз молния внятности им не добавляют.
Я закрыла глаза — но вспомнила, что все это мне доступно лишь на одну ночь, и торопливо их распахнула.