И жадно смотрела на него — про запас, впрок. Не знаю, что он там себе думал — но он ухмылялся. И это тоже было невероятно сексуально.
И когда он потянул меня за платье, вынуждая встать. И когда слегка присобрал подол вверх — так, чтобы между ним и чулками появилась голая полоска кожи. И когда он водил по этому просвету пальцами, осторожно и едва ощутимо.
Это всё — запредельно сексуально.
И особенно — когда руки его (умопомрачительные руки!) скользнули выше под платье, и сквозь ткань белья коснулись… меня.
Я ловила свои ощущения, сосредоточившись на них: возбуждение, немного смущения, капля страха неизвестности — как пикантная нотка в авторских духах. Предвкушение. Удовольствие.
Движения по гладкому лоскуту ткани — нежные, едва ощутимые. И такие же легкие касания — по внутренней стороне бедра, слева, справа…
Дыхание сбивалось. Сердце стучало с перебоями.
— Ты такая красивая! — восторженный выдох на ухо ласково щекотнул нежную кожу, заставляя кружиться голову.
Меня так давно не звали красивой! Умницей — да, отличным профессионалом, ценной сотрудницей…
— Ты меня с ума сводишь, — и дыхание, вместе с шепотом, коснулось чувствительного местечка за ухом, а потом на то же место опустился поцелуй, такой трепетный — и такой чувственный.
А руки Кирилла, налившиеся горячей тяжестью, скользили по моему телу, гладили его, исследовали… Нежили. Обжигали.
Шелковый лоскуток скользнул по ногам вниз, я послушно переступила ими, освобождаясь и, тихонько вздохнув, очнулась от томного забытья, в котором пребывала, погрузившись в себя.
Нет уж! Пусть в меня кое-кто другой погружается, а у меня есть другое замечательное занятие!
И я положила ладони ему на грудь, уверенно проскользив по гладкой коже вниз, туда, где мышцы пресса расчерчивали мужской живот — и с глубоким удовольствием ощутила, как сбилось от этого прикосновения дыхание Кирилла.
Это совершенно особенный кайф — когда платье скользит по телу не в моих собственных руках, а в чужих. Когда устремленный на меня взгляд полон восхищения и вожделения. Когда я снова, опять, чувствую себя самой любимой конфетой — но уже без фантика.
Платье улетело в сторону, и из одежды на мне остались одни чулки, когда я, наконец, ощутила спиной белье чужой кровати, а грудью — ее хозяина.
Его губы. Его язык. Его зубы.
И это было обалденно. Нам с грудью понравилось.
И пальцы, снова скользнули между ног. Ловкие, умелые пальцы, которые прошлись по складкам, раздвинули их, погладили. Длинное движение вдоль, легкое касание клитора — и меня прошивает разрядом. И снова пляска вокруг, поглаживания и надавливания на вход — и желание разбирает меня еще сильнее, потому что мне хочется других поглаживаний этого места, и других к нему прикосновений, а эта сволочь бессердечная тя-а-анет, тянет…
Нашел с кем играться, садист! С несчастной голодной женщиной!
И именно в тот момент, когда я собралась в знак возмущения укусить аррр-плечо, он снова коснулся клитора. Укус сорвался, замененный всхлипом.
А в мой вход уперлось основание мужской ладони, прижимаясь толчками, имитируя совсем другие толчки.
Мои ноги непроизвольно согнулись в коленях, я выгнулась, поднимая себя навстречу этим движениям, разводя шире ноги…
Скотина.
Мерзавец.
Если он сейчас же не примет самые решительные меры, я… я…
Моё злобное шипение оборвалось, потому что Кирилл отстранился, треснула разрываемая фольга, и я ощутила, что меня касаются уже не пальцы.
Наконец-то!
Наконец-то свершилось!
Он заполнял меня ме-е-едленно.
Осторожно.
Мучительно.
И замер в первой трети.
Я убью его.
Вот сейчас кончу — и убью.
А если не кончу — то точно убью!
И я впилась пальцами в широкую спину, намекая, что лучше бы кое-кому подумать о своем поведении и не обижать слабых женщин!
Кое-кто не сдержал смешок, но легонько толкнулся бедрами.
Толчок. Толчок. Толчок.
Медленное глубокое движение — и Кирилл замер, погрузившись в меня до упора.
И снова — мелкий, не более чем на половину глубины толчок. Толчок. Толчок.
Ме-е-едленное глубокое движение.
Садистский цикл изводил. Возбуждал. Сводил с ума.
Раз за разом. Раз за разом.
И когда я, отчаявшись получить оргазм, который маячил так близко, но который мужчина подло не желал мне дать, задвигала бедрами в своем собственном ритме, пытаясь взять желаемое сама, меня попросту перевернули на живот, вздернули на четвереньки и шлепнули по заду за самоуправство — пустив спазмы удовольствия пониже. А потом рывком снова заполнили до упора.