Как трудно впервые расстаться
Как трудно впервые оставить свой дом.
Как трудно проститься с любимым котом,
Проститься с крапивой, растущей кругом,
С закрывшимся тиной старинным прудом...
Ника проснулась от шума двух птиц, тяжело пролетевших мимо распахнутых настежь окон. Дома и лес - в синем тумане. В открытую дверь комнаты веяло освежающей прохладой. Все, что находилось во дворе дома и вне его, пропитано влагой так, что с них стекала вода тонкими струйками, а протоптанные тропинки стали темно-серыми от выпавшего тумана. Склонившиеся травы томно держали крупные капли росы и играли всеми цветами радуги под разгулом утренней божественно красочной зари. В открытое окно с тихим шёпотом и сильным напором ворвался мокрый воздух, принеся ощущение прохлады и наслаждение после вчерашнего жаркого дня.
С вечера Ника долго не могла уснуть. Ей было невыносимо жарко и грустно. Она металась по комнате, как раненый зверёк, которого крепко ударили и заперли в тёмном чулане. Сначала её забавляло, как птицы усаживались на насест в лесу неподалёку. Молодые грачи то россыпью рассаживались на ветках берёз, то по чьей-то команде мгновенно срывались и делали невиданные виражи в небе, становясь то тёмной тучкой, соединяясь с другими стаями, то становились еле видимыми, растянувшись в тонкие цепочки, то появлялись снова и садились на деревья парами. Нике подумалось, а вот если б я с ними... В воздухе тонкой вуалью появился туман, который довольно быстро густел. Темнело. Птицы почти угомонились и затихли и Ника решила прилечь в надежде успокоиться и немного поспать перед предстоящим отъездом из родного дома.
Вдруг воздух прорвал очень громкий птичий крик, похожий на плач ребёнка. На том участке леса, откуда шёл птичий гам, множество птиц, подняв галдёж, чёрным плащом поднялись ввысь. Но постепенно переполох успокаивался и некоторое время ещё был слышен умиротворённый жалобный крик, утихающий под говор, создающий впечатление, что мать успокаивает своего дитя.
Небольшой картонный чемоданчик ещё с вечера был собран, большая часть которого занимала подушка, заботливо приготовленная её любимой бабушкой.
Дав возможность закончить Нике среднюю школу, в которую она ходила в районный центр Упорово за десять километров от её родной деревушки, отец провожал её в самостоятельную жизнь, как проводил и своих двоих старших детей Валентина и Александру.
Отец много и долго говорил о том, о чём Ника уже не раз слышала и рассеянно соглашалась, слегка кивая головой. Она мысленно прощалась с родной деревней с неповторимым пейзажем, дорожками, которые летом то целовали её голые ноги горячей нагретой солнцем пылью, проникающей между пальчиками ног, то обмывали их прохладной обильной росой по утрам. Проходя мимо кузни, стоящей на берегу болотца Шумихи, заросшего камышами, Василий Николаевич с дочкой поприветствовали кузнеца. Поздоровавшись, кузнец, посмотрев на девушку, пожелал ей счастья, на что Ника ответила: "Спасибо, дядя Петя". Колодезный журавль, подняв свой клюв, повинующийся каждому движению ветерка, жалобно поскрипывал, высказывая своё благородство. Из окон домов выглядывали лица милых заядлых детишек, иногда стоящих на подоконнике в одной рубашонке, еле закрывавшей пуп.
<p>
</p>
<p>
Рис. 1: Нина Косенкова подругами, 1955 год</p>
Справа от дороги лежала ржавая сельхозтехника: трактора с разорванными гусеницами, распластавшимися по траве, подлежащих починке, плуги, бороны, сенокосилки и другие орудия производства. Мастер, уехавший ещё вчера за запчастями в район, где-то припозднился. Земля пахла мазутом. Лемеха, отполированные землёй в работе, блестя на солнце, слепили глаза и пахли горячим железом, над которым прозрачно кудрявился воздух. Внук кузнеца Ванюшка ловко устроился на тракторном сиденье, застеленным какой-то толстой тряпицей и смело, как заправский механизатор, крутил рулём и трещал языком.
На другой стороне дороги, где обычно останавливался автобус, чуть поодаль, росли три гигантские разлапистые берёзы с низко опустившимися темно-зелёными широколистными ветками, каждая из которых представляла собою плоскую гибкую метёлку. Дети сплетали эти метёлки между собой, образовывая прекрасные качели. Нередко Ника качала на своих коленях двух своих младших братьев, сидя в такой колыбели.
Дальше в лес уходил березняк. Подросткам тонкие берёзки служили парашютами. Заберутся на высоту, почувствуют, что оттуда вершинка берёзки согнётся, наклонится её гибкий ствол, затем стоит только качнуться в сторону, освободив её от своего тела, убрав ноги, держась за вершинку одними руками, летят парашютом вниз, аж дух захватывает, до самого касания ногами с землёй. А отпущенная берёзка поднимается в прежнее положение.
Однажды подруга Роза выбрала крепкую очень зелёную кучерявую берёзку с не очень гибким стволом и забралась на неё довольно высоко. Когда почувствовала гибкость вершинки, решила спуститься. Она медленно плыла к земле, и вдруг вершинка не выдержала и мгновенно с хрустом сломалась... И вот друзья неожиданно видят свою подругу на земле с изумлёнными глазами верхом на поверженной вершине берёзки, которую она крепко держит руками, одновременно прижимая ее коленками к земле. Это был финал развлечений и долгих детских дискуссий. То был урок. Природа сама детей учила, что нужно знать предел, как вести себя с ней.
Отец хотел ещё что-то сказать Нике, но тут подкатил автобус, и они тепло попрощались.
Автобус не был переполнен людьми, и Ника села у открытой форточки. Водитель умело вёл автомобиль. Ника любовалась зелёными, на солнце блестящими волнующимися, как море, полями, уходящими вдаль, местами перерезанными перелесками и оврагами. Ласковое солнце грело разгорячённое лицо и руки, но ветерок, влетающий через приоткрытые окна, приятно холодил пассажиров. Навстречу бежали деревеньки, растянутые по берегу реки Тобола: Чащина, Николаевка, Кукуя и другие; строения, густо заросшие травой и занесённые дорожной пылью. Ближе к станции замелькал стройный хвойный лес по обе стороны песчаной дороги, а далее послышалась жизнь самой железнодорожной станции с её паровозными гудками и перестуком по рельсам железных колёс и со всем её шумом. Здравствуй, Заводоуковск!