И это из уст Рири, от которой прежде я слышала одну только пустую трескотню.
Я вдруг встаю и даже приподнимаюсь на цыпочки, вытягивая руку, будто в ней – бокал или даже целая запотевшая бутылка с шампанским.
Эмили и Тейси поднимаются следом, и вот мы все стоим и смотрим на тренера сверху вниз, а та приподнимает подбородок, словно королева, приветствующая своих подданных.
Рири делает маленький глоточек и мотает головой, когда алкоголь грубо, бесцеремонно обжигает ей горло. Мы следуем ее примеру. Я чувствую, как внутри разливается тепло и по телу бежит огонь.
А потом протягиваю бутылку тренеру. Рука немного дрожит: я не знаю, как она поступит. Удалось ли нам включить ее в наш круг, приобщить к заговору, в котором все мы хотим участвовать?
Она спокойно протягивает руку и, не колеблясь, берет бутылку.
Крепко сжав ее, подносит ко рту, запрокидывает и пьет.
Согревшимися пальцами мы передаем бутылку из рук в руки, пока не допиваем ее до дна. Мои глаза слезятся, тело пылает и наливается силой.
Эмили и Тейси едут домой, а Рири пишет сообщение своему новому парню, который ничем не отличается от прежнего – кажется, это вообще его брат. А мы с тренером идем в дом.
– Хэнлон… Эдди, – говорит она. Проходя мимо кухонного островка, мы берем по яблоку из большой деревянной вазы. – Зови меня Колетт. Как и положено собутыльникам.
Она отрывает кисточку винограда от большой грозди, и мы лопаем ягоды. Мне устраивают экскурсию по дому.
Ее глаза чуть затуманились, у нас обеих немного кружится голова, и я роняю виноградину на ковер, наступаю на нее, а потом четыре раза извиняюсь.
– К черту ее, – бросает тренер… Колетт. – Думаешь, мне не плевать на этот ковер?
Мы сидим на нем на коленях. Он шерстяной, изумрудно-зеленый, как лесная чаща.
– Ковер должен быть тяжелым, – объясняет она. – Мэтт говорит – не меньше девяти килограммов на квадратный метр. И не меньше двух-трех узелков на сантиметр. Он это в интернете прочитал.
– Красивый, – отвечаю я и понимаю, что никогда раньше так пристально не разглядывала ковры. Но сейчас прямо не могу оторваться, чувствую его ворс под коленями, зарываюсь в него пальцами.
– Эдди, – она помогает мне подняться и тащит в другую комнату, – видела бы ты нашу свадьбу! У нас был фонтан, наполненный розовыми лепестками. Арфистка. Подсветка на каждом столе.
Многое из этого было им не по карману, но Мэтт стал больше работать, и в итоге заработал на свадьбу.
Пять-шесть дней в неделю он уходил на работу в пять утра, а возвращался в десять вечера. Ему хотелось дарить ей подарки. Хотелось, чтобы у нее было все, что она пожелает. Она не знала, чего хотеть, но вырезала из журналов картинки и складывала их в альбом. Альбом назывался «Моя свадьба».
– Мне только что исполнился двадцать один год, – вспоминает она. – Что я могла знать?
Я киваю, киваю, киваю в ответ.
– Потом он нашел этот дом, – продолжает она, озираясь, моргая, будто видит его впервые. Будто никогда здесь прежде не была.
Так в двадцать два года у нее появился дом. И его нужно было чем-то наполнить.
Он сказал: «покупай, что хочешь». И она снова стала вырезать картинки. Сделала большой коллаж под названием «Мой дом». Он увидел его и осуществил ее мечту – купил все, что только смог.
– Он очень работящий, – рассказывает она. – Весь день подсчитывает цифры. А дома вечно сидит с ноутбуком, и на экране длинные колонки цифр – они вспыхивают и мигают. Вспыхивают и мигают.
Она проводит рукой по янтарно-желтому плиссированному абажуру.
– И это ради меня, Эдди, – говорит она. Тон, с каким она произносит эту фразу, не соответствует смыслу ее слов. Она говорит так, будто все это лежит на ней свинцовым грузом.
У меня в голове туман, водка плещется в желудке.
Но я не настолько пьяна, чтобы не видеть, что этот дом такой же, как все наши дома. Может, не такой красивый, как у Эмили, где все белое и ни на чем нельзя сидеть, но точно лучше, чем у Рири – у той коричневые пятна на потолке и ковролин от плинтуса до плинтуса.
Однако при взгляде на тренера – то есть, на Колетт – которая мягко ступает по ковру и тихо говорит, мне начинает казаться, будто весь дом лучится, как вращающийся ночник в комнате малышки Кейтлин, отбрасывающий на стены зачарованные тени.
– Красота, – повторяю я, взявшись за гардинный шнур. – Красота.
Мне хочется повторять это слово снова и снова.
– Красота, красота, – нараспев повторяет она. Мы переходим из комнаты в комнату, и я касаюсь всего, что попадается мне на пути.
– А вот последняя, – произносит она, и мои стопы погружаются в мягкий и пушистый ковер на полу спальни. Комната в карамельных тонах похожа на номер в отеле. Безликая обстановка успокаивает.