И знаете, ее стратегия сработала. В какой-то момент споров с подругой я вдруг понял, что мне нечего больше сказать, и в конце концов решил попробовать стать вегетарианцем. Мама несколько дней изобретательно баловала меня блюдами из тофу, а затем стала восполнять недостаток белка в моем организме банальными вареными яйцами. Не съев и двух упаковок яиц, пусть и от куриц на свободном выгуле, я решил прекратить эксперимент.
Теория Брюса о выполнении требования двух видов бремени доказывания позволила мне взглянуть на ту историю по-новому. Джоанна утверждала, будто я должен перестать есть мясо потому, что промышленное фермерство причиняет большие страдания животным. Она представила причины и доказательства, заставив меня поверить в то, что ее аргумент истинен, и я это принял. Однако какая-то часть меня оставалась не убежденной в том, что из-за этих страданий я должен стать вегетарианцем – ну разве что более разборчиво относиться к еде или реже есть мясо. Я поверил в истинность аргумента Джоанны, но не в его важность.
Тренировка продолжалась часа два, потом Брюс перешел к заключительному слову своей первой лекции. «Аргумент – это фундаментальный строительный блок дебатов. В определенном глубинном смысле это главное в дебатах; их участники, по сути, занимаются тем, что выдвигают аргументы и опровергают их». Далее он пожелал нам удачи на следующие восемь недель и отправил на улицу, где в последний утренний час сквозь тучи наконец пробилось солнышко.
Спустя месяц обучения сборной успех не материализовался, а вот унижения накапливались. Дебаты на тему свободной торговли, в которых доброжелательному двенадцатикласснику пришлось подсказывать мне каждое слово в аргументе о «конкурентном преимуществе»… раунд, посвященный медиамонополиям, во время которого мой оппонент выдал не менее трех интерпретаций на тему «что хотел сказать Бо, излагая свою довольно растрепанную точку зрения», после чего разнес ее в пух и прах. Подобные воспоминания, наслаиваясь одно на другое, сплетались в весьма удручающую мелодию.
Конечно, мы все эволюционировали и оттачивали необходимые навыки, но разрыв в практическом опыте между мной и другими спикерами – они все были на год-два старше меня – оказался непреодолимым. Если участник дебатов выдвигал в среднем четыре аргумента в неделю, то за весь год набегало до ста шестидесяти. Я уже довольно скоро разбирался в базовой теории аргументации не хуже других, но никак не мог сравняться с ними по опыту; нужно было время для долгой и однообразной практики, без которой почти ни в чем не добиться мастерства.
Вначале команды в процессе формирования сборной были более-менее случайными, но теперь, когда тренеры начали прикидывать окончательный состав, я обнаружил, что меня реже ставят дебатировать с сильнейшими кандидатами, чем с ребятами, которые пропустили по несколько тренировок. Я оказался в тупике.
А решение пришло из самого неожиданного источника.
Уроки древней истории всегда казались довольно скучными. Общества, которые мы на них изучали, были невероятно далекими, а тогдашние вазы выглядели совершенно одинаково. Но в тот холодный полдень последней пятницы июня нам поведали о воспитании мальчиков в Древней Греции, и рассказ этот произвел на меня неизгладимое впечатление.
Сыновья свободных граждан Греции называли это прогимнасматами (предварительными упражнениями): речь идет о серии из четырнадцати риторических упражнений, начиная с задания красочно описать какое-то произведение изобразительного искусства или архитектуры в литературном тексте (так называемый экфрасис) и заканчивая «хвалебным словом в торжественном всенародном собрании» (панегирик). Эти письменные упражнения были призваны отточить в учениках ораторское мастерство, то есть умение произносить длинные полноценные речи – важнейший навык для греческого pepaideumenos, «образованного человека».