– Я сестра Майкла, – объяснила я.
– Которого Майкла? Бёрка, Силума или Анджело?
– Что?
– Бас-гитариста, гитариста или ударника? – теряя терпение, уточнила Авриль.
– Гитариста. – Я прикрыла трубку рукой и спросила у Пола: – У вас что, всех в группе зовут Майклами?
Он кивнул:
– Странно, да?
– Позови Пола, – потребовала Авриль.
Не думая, я протянула трубку Полу, и, выражая жестами протест и возмущение, он был вынужден взять ее.
Пока Пол беседовал с Авриль, я приняла душ. Я думала о Майкле и очень хотела ему помочь, но у меня было еще меньше денег, чем у него. Я хорошо знала, как много значит для него эта группа, и мне не хотелось спокойно смотреть, как он уйдет из нее. Он заботился обо мне много лет. Теперь моя очередь позаботиться о нем.
Когда я вышла из ванной, пицца уже стояла на столе и пахла собачей едой. Пол пытался разрезать ее металлической лопаткой. Он попросил трубку подождать.
– Ты ведь еще не идешь спать? – спросил он у меня шепотом.
– Завтра я первый раз выхожу на работу. Мне надо будет рано вставать.
Я закрыла за собой дверь спальни, но продолжала слышать, как он говорит по телефону.
Он отвечал на вопросы, будто защищаясь, как человек, обвиняемый в преступлении, которое он действительно совершил. Потом он повесил трубку, пошел в свою комнату и там опять начал разговаривать. Если никто не проник к нему через окно, что было практически невозможно, значит, он разговаривал сам с собой.
Его соло продолжалось около пяти минут. Потом позвонили в дверь. Я слышала, как Пол пошел открывать, потом раздался кокетливый женский голос.
Я сидела на маленькой скамеечке у окна, пока Пол и девушка, очевидно Авриль, не удалились к нему в комнату.
Людлоу-стрит, насколько я могла ее видеть, освещалась в основном светом из окон и витрин.
В комнате напротив Пол то ли трахал девицу, то ли убивал ее. Трудно было разобрать, что именно.
Пахло нафталином.
С афганским ковриком придется расстаться.
Когда я вернулась с пробежки, Майкл сидел в кухне на диване – все его долговязые шесть футов и четыре дюйма, – длинные ноги перекинуты через подлокотник, на коленях тарелка с куском пиццы.
Это было на следующее утро моего пребывания в Нью-Йорке. На работу мне надо было к десяти, а сейчас еще не было восьми. Я рано проснулась и решила пробежаться до Баттери-парк, надеясь, что сумею найти дорогу домой и что к моему возвращению девушка Авриль исчезнет из нашей квартиры.
К бегу я пристрастилась, когда меня бросил Адам. Я прочитала, что это сильнейший стимулятор положительных эмоций, и с тех пор пыталась их стимулировать каждый день.
Когда я вошла, Майкл выковыривал из своей пиццы фасоль и складывал ее на краю тарелки в кучку, напоминающую кроличий помет. Он выглядел спокойным и терпеливым, двигался немного вяло, и все это вместе с его ростом делало его похожим на заслуженного профессора истории, а не на будущего короля гитары. Вдобавок к этому природа наградила его прической, удивительно напоминающей заросший женский лобок.
– Добро пожаловать в Нью-Йорк, – сказал он и, обняв, оторвал меня от пола.
Я всегда притворялась, что сержусь, когда он так делал, но в глубине души считала это верным доказательством его любви. Его рубашка пахла чесноком и петрушкой, и я была уверена, что вчера он носил ее на работе.
– Извини, что вчера не зашел. Я поздно закончил.
Я решила не тратить времени зря.
– Ты что, правда собираешься уйти из группы?
Майкл вернулся к выковыриванию фасоли.
– Это не твоя проблема… – Тон сказанного был слегка снисходительным.
Они с Верой идеально подходили друг другу – оба считали, что чем больше любит тебя человек, тем меньше неудобств надо ему причинять. Они все держали в себе.
– Будет несправедливо, если ты откажешься от своей мечты, – сказала я.
– Если Вера откажется от своей мечты, тоже будет несправедливо.
Майкл был прав. Но он был очень похож на нашего отца, и поэтому его мечта автоматически получала приоритет. Почти двадцать лет – с восемнадцати до самого дня своей смерти – наш отец работал на сборочной линии «Дженерал моторс». Его единственной страстью была гитара, и, пока мы с Майклом были детьми, каждую летнюю субботу он сидел на пластиковом садовом стуле у нас во дворе, попивал пиво и пел «Born to Run». Мы с Майклом во весь голос подтягивали любимую строчку «такие бродяги, как мы» и, когда песня кончалась, хлопали и просили повторить.