– Отличный концерт, – сказал он, расстегивая ширинку и подходя к писсуару. – Вы были в ударе сегодня.
Я направилась к двери, и Пол окликнул меня:
– Эй.
Я оглянулась, и в это время внизу в баре Иоанн Креститель поставил диск «Депеш Мод» и зазвучала песня «Violator».
«Твой личный Иисус, которому ты молишься, который тебя любит».
– Куда ты пошла? – спросил Майкл.
– Домой.
– Дождись меня там.
Его голова качалась в такт музыке. Выходя, я слышала, как он напевает: «Протяни к нему руку и дотронься до веры».
Я сидела с ногами на кровати и смотрела на Иисуса, висящего на стене, пытаясь представить, что мы с ним любовники. Вот мы идем по Нью-Йорку, держась за руки, Иисус в коричневом балахоне и сандалиях, у меня на руках и ногах узоры, нарисованные хной, как у Барбары Херши в «Последнем искушении Христа».
Я изобразила пальцами пистолет и выстрелила в Иисуса.
Если бы у Пола были козлиная бородка и загар, он был бы очень похож на Христа.
«Протяни к нему руку и дотронься до веры». Вот именно.
Я в сотый раз посмотрела на часы и попыталась представить, сколько времени надо четверым парням, чтобы закинуть в пикап инструменты, проехать полмили до репетиционного зала и выгрузиться. После этого я начала считать причины, по которым мне не следует спать с Полом Хадсоном. Получилось около миллиона. Он мой сосед. Он друг моего брата. У него, возможно, имеются заболевания, передающиеся половым путем. У меня нет презервативов. И последняя, но очень важная – последний месяц у меня не было ни времени, ни денег на эпиляцию.
Я почти задремала, когда услышала, как ботинки Пола стучат по лестнице быстрее обычного. Сорок восемь ступеней, двадцать четыре удара – он перепрыгивал каждую вторую.
Он напевал что-то, когда вошел в дверь. Я слышала, как он сначала пробрался в свою комнату, а потом появился в моей с гитарой в руке.
Голос внутри моей головы прошептал: «Ни одна здоровая двадцатишестилетняя женщина не должна обходиться без секса шесть месяцев».
Пол заправил волосы за уши, сел и сказал:
– Я хочу кое-что тебе сыграть.
(Если бы я была Суперменом, то этот бледный, худой парень, сидящий передо мной с гитарой, был бы криптонитом. Я делалась совершенно беспомощной, даже когда просто смотрела, как он ее настраивает.)
В его лице было что-то завораживающее. Я размышляла об этом и теряла последние силы. Особенно его нос. Если не считать прозрачных глаз, он являлся самой замечательной чертой – он был крупным, на размер больше обыкновенного, и на фоне других тонких черт воплощал силу и мужественность.
– На что ты смотришь? – спросил он своим мнимозастенчивым голосом, не отводя глаз от деки гитары.
– На твой нос.
Он провел пальцами по струнам.
– А что с моим носом?
– Он сексуальный.
Что и требовалось. Игра в застенчивость кончилась, и его ухмылка ясно показала, что он уже все знает.
– Блин, ну здесь и жара. – Он отложил гитару, встал, стянул через голову рубашку и швырнул ее на пол. Затем вытянул ремень жестом Д'Артаньяна, выхватывающего шпагу, и тоже бросил его под ноги, и его брюки при этом спустились так низко, что я увидела восхитительную тонкую полоску черных волос, уходящую вниз.
«Протяни к нему руку и дотронься до веры».
Скинув еще и ботинки, Пол уселся на кровать и опять взял гитару. Я чувствовала запах рома и имбирного пива, и мне хотелось лизнуть его шею.
– Даже Майклы еще этого не слышали, – сказал он. – Я хочу узнать, что ты думаешь.
После того как я лизну шею, я хочу нырнуть в его горло, проскользнуть по пищеводу и оказаться внутри рук, когда он будет играть. А может, я просто хочу положить голову ему на плечо, закрыть глаза и слушать, как он поет. Интересно, на женском теле его пальцы так же легки и проворны, как на гитаре?
– Слушай внимательно, – сказал он.
Я пододвинулась поближе. Чтобы лучше слышать.
У песни еще не было ни слов, ни названия, но она была такой грустной, что я почти приуныла.
Я сказала – «почти».
– Она похожа на реквием.
Пол кивнул:
– Это о том, как умирала моя мама.
Он положил гитару на пол, и мы смотрели друг на друга, не двигаясь и ничего не говоря. Но молчание значило больше слов. На его лице я видела боль от воспоминаний – боль, которую обычно он хорошо прятал, – и одновременно с этим желание, относящееся к настоящему. Не знаю, видел ли он то же самое во мне.
Потом он наклонился, почти упал, ко мне и поцеловал. Его язык обжег мне рот.
Мы долго целовались, а когда начали раздеваться. Пол провел рукой по моему бедру, и я почувствовала мозоли от гитары на кончиках его пальцев.