Джек спросил, существуют ли в природе демо-записи «Бананафиш», и прошу обратить особое внимание на следующее: я терпеть не могу раздавать направо и налево свои демо-записи, я считаю, что они и наполовину не передают энергетику наших живых концертов, но я очень хотел, чтобы у нас получилось с «Андердогом», и пообещал что-нибудь отыскать.
– Забросьте мне кассету сегодня в течение дня. Я дам ее прослушать паре людей, ушам которых я доверяю. А на следующей неделе мы с вами можем встретиться и поговорить. – И добавил, перед тем как попрощаться: – Да, и передайте привет своей соседке.
Элиза отрицала всякую причастность к этому событию, пока я не пригрозил, что прямо сейчас позвоню ее брату и скажу: «Элиза – лучшая минетчица в городе», после чего она раскололась.
Оказалось, что Джек близкий друг Терри Норта. А Элиза уже достала всех в «Сонике» насчет «Бананафиш» – она хочет написать о нас статью, маленькую заметку, что угодно, чтобы вытащить нас на свет. Но Люси все время затыкает ее, поэтому она решила обратиться к Терри Норту через голову Люси. Но к сожалению, Терри согласился с Люси в том, что никому не известная группа не сделает продаж журналу. Но еще Терри считает, что Элиза похожа на его погибшую сестру, поэтому он разрешил ей сопровождать его на ланч с Джеком Стоуном. И через неделю Джек пришел в «Кольца Сатурна».
На следующий день мы с Элизой отпросились со своих работ, сказавшись больными, и пошли в «Андердог», офис которого находится на Бродвее, между Вашингтон– и Уэверли-стрит. Должен признаться: я уже был здесь раньше. Я зашел однажды с гитарой и спросил, могу ли я сыграть что-нибудь для Джека. Но тогда девушка в приемной сказала, что торговым агентам вход запрещен. Она спросила, могу ли я представить, какое количество отморозков им пришлось бы выслушивать каждый день, если бы они всех пускали. Так она меня и назвала. Отморозком.
Сегодня та же самая девушка, с челкой как у Бетти Пейдж и в платье в горошек из секонд-хэнда, вела себя так, будто давно ждала меня, и положила демо-кассету в металлическую корзину, на которой было имя Джека.
Выйдя из «Андердога», мы решили, что надо прогуляться где-то под деревьями. Элиза хотела поехать в Центральный парк, но метро исключалось, а на такси не было денег, поэтому мы выпили кофе в какой-то дешевой забегаловке и пошли пешком к Вашингтон-скверу. В центре парка, рядом со старым фонтаном, под деревом сидел парень, который играл на гитаре и пел старую песню Доби Грея «Drift Away». Вокруг него собралась небольшая толпа. На нем были слишком тесные брюки и рубашка, застегнутая только до середины груди – думаю, он был из Джерси, – но голос звучал неплохо, и Элиза сказала, что он напоминает ей отца, поэтому мы подошли.
Элиза закрыла глаза и раскачивалась под музыку, и когда она подпевала «дай мне свой ритм, отпусти мою душу, я хочу потеряться в твоем рок-н-ролле, я хочу улететь», я видел, что она действительно это чувствует.
Я могу сказать правду, потому что Элиза – моя девушка, даже если это пока и секрет для всех: у нее самый плохой голос из всех известных мне голосов. Это потрясающе – она живет музыкой, и при этом у нее совершенно отсутствует слух. Но все равно, не могу описать, что я чувствовал, глядя, как она танцует и напевает. Это так же невозможно, как построить небоскреб голыми руками Я хотел жениться на ней. Я хотел купить самолет и увезти ее в такое место, где с ней не сможет случиться ничего плохого. Я хотел наляпать себе на грудь жидкого бетона и прижаться к ней, и когда он застынет, оторвать нас друг от друга будет невозможно.
Мы сидели под деревом, с которого уже начали опадать огненного цвета листья. Элиза подобрала один из них с земли и долго, как ботаник, рассматривала.
– Как странно, – сказала она задумчиво, – что такой восхитительный образец материи уже находится в стадии распада. Нет, правда, ну что еще может умирать так красиво?
Вот это я и имел в виду. Любая чушь, которую она говорит, приводит меня, черт подери, в экстаз.
Потом я спросил у нее, не хочет ли она послушать странную историю. Она сказала, что хочет, и тогда я спросил, знает ли она, что ее брат был не первым гитаристом в «Бананафиш», и она ответила, что не знает. Она еще не понимала, что тут странного, и с нетерпением ожидала развития сюжета. Я рассказал, что раньше у нас был другой гитарист – Майк Барнес, и тут она прервала меня, потому что не могла поверить, что его тоже звали Майклом.
Я поклялся своей жизнью, что так и было, и продолжил рассказ. Этот Барнес любил изображать из себя Молли Хатчет, и когда я больше не смог выносить «Flirtin' With Disaster», я послал его к черту за пять дней до нашего первого выступления в сборном концерте. Нам надо было быстро найти ему замену, и я приклеил объявления на каждом, черт подери, телеграфном столбе и на каждой кирпичной стене от федерального шоссе до Вестсайдского.