Я вышла из автобуса, перекинула через плечо туго набитый рюкзак, и душная июльская жара, как полиэтиленовый пакет, облепила меня. Поплутав немного, я вошла в метро, где все казалось покрытым слоем въевшейся грязи и остро пахло мочой и помойкой.
Я не была совсем новичком в Нью-Йорке. С Майклом и Верой мы десятки раз приезжали сюда, когда были подростками. Майкл врал тете Карен, что мы идем в поход со школой, и вместо этого мы ехали на Манхэттен. Мы ночевали в машине, днем Майкл рассматривал гитары и изучал новые записи, появившиеся в здешних магазинах, а мы с Верой, которая была моей подругой еще до того, как стала девушкой Майкла, бродили по центральным улицам, надеясь встретить какую-нибудь рок-звезду.
Именно тогда я научилась уважать и любить недостатки этого города, как можно уважать и любить шрам на теле любимого человека. Особенно это касалось обшарпанных районов Ист-Виллидж и нижней части Ист-Сайда, где мы с Верой околачивались у входа в клуб «Си-Би-Джи-Би», золотые дни которого были далеко в прошлом, имитируя английский акцент и уверяя, что мы родственницы Джо Страммера, чтобы произвести впечатление на собиравшихся там панков.
– Вот так я и хочу жить, – решила я еще тогда.
– Как? Тусоваться с этими недоносками и сидеть на грязном тротуаре? – удивилась Вера.
– Нет. Быть частью этого. Этого города. Этой жизни. Этой музыки.
– Высоко берешь, – сказала Вера.
Не сосчитать, сколько часов своей юности я провела, мечтая о том, что когда-нибудь буду жить на Манхэттене и как счастлива я тогда буду. И вот это когда-нибудь превратилось в сейчас, и я чувствовала, будто перешла через мост и он сгорел за мной. Вернуться назад невозможно. Жизнь изменилась, наверное, к лучшему Но в моей прошлой жизни перемена всегда означала беду, и теперь, направляясь к платформе, я не была уверена, что именно ждет меня.
Я так никогда и не научилась ориентироваться в нью-йоркском метро. Майкл, который на два года старше меня и поэтому сам назначил себя лидером, уверяет, что я страдаю «топографическим кретинизмом». Поэтому накануне отъезда он дал мне по телефону подробнейшие инструкции, как добраться от автобуса до метро и потом до их квартиры, и заставил повторить их три раза.
– Майкл, мне двадцать шесть лет. Перестань обращаться со мной как с ребенком.
От пристани до метро я добралась без особых осложнений. Поезд линии «А» доставил меня до станции «Четвертая Западная». Там я должна была перейти на линию «F» и доехать до «Второй авеню». Майкл не мог встретить меня, потому что работал до полуночи, а Вера обещала, что постарается, но если я не увижу ее на станции «Четвертая», мне придется самой добираться до квартиры и ждать ее там. Чтобы поддерживать честолюбивые устремления Майкла она подрабатывала в благотворительной организации, собирающей деньги на исследования в области рака, и в этот вечер они проводили какое-то мероприятие для спонсоров в отеле «Уолдорф-Астория» Вера не была уверена, что сумеет вырваться раньше.
На станции ее не было, и я немедленно ощутила беспокойное легкое покалывание в желудке. Но даже в вибрации рельсов метро я чувствовала энергию этого города, а мелькание разнообразных лиц вокруг вовлекало меня в какое-то общее электрическое движение, которое я воспринимала всей кожей, и даже во рту появился острый металлический привкус.
На противоположной платформе я заметила двух интересных персонажей. Один из них был стариком с солонкой и помидором, который он ел как яблоко, а другой – парень, которому, наверное, еще не было и двадцати, беспокойно подпрыгивающий у лестницы.
Я наблюдала, как дергается вверх и вниз его голова и ей вторит нога, будто отбивающая ритм песни, которую слышит только он. Темные пряди волос падали на лицо, нос был крупным и вполне римским, а подержанный и не очень хорошо сидящий костюм цвета зеленого горошка, выглядел неуместно нарядным на этой станции.
Он мне сразу понравился. Он был хорош особым нью-йоркским стилем – худой уличный подросток, никогда не видевший дневного света и свежего воздуха. И он ни секунды не стоял спокойно. Даже с другой платформы я смогла прочитать на его лице выражение, говорящее: «на свете все за меня, кроме моей судьбы», но, очевидно, сам он этого еще не знал.
Парень оглянулся, и я не успела отвести взгляда. Наши глаза встретились и уже не расставались. Он сделал несколько осторожных шагов в мою сторону, резко остановившись у желтой линии, которую не должны пересекать пассажиры. Его руки свободно раскачивались, и он, казалось, не шел, а легко скользил, будто кукла, подвешенная на сотне невидимых нитей над самым краем земли.