– Не обращай на меня внимания, Элли. – Мамуля отважно изобразила подобие улыбки, без сил привалившись к стене. – Не бойся, я ничего не скажу моему несчастному сыночку про твои амуры. Чаша его страданий и так полна, если учесть, что его бросил отец…
Я поспешила заверить Магдалину, что знакома с мистером Диком меньше часа, а он вдогонку моему дурацкому признанию немедленно сообщил ей, что я пригласила его пожить у нас. Мечтая поскорее избавиться от него, я погнала будущего Элвиса Пресли осматривать чердак конюшни.
– Этот несчастный жил на автовокзале…
– Избавь меня от мерзких подробностей… – Мамуля доползла до кресла и спрятала лицо в ладонях.
– Он будет жить здесь только до тех пор, пока не станет рок-звездой…
– Это все я виновата! Ведь сказано же, что грехи отцов, а значит, и матерей тоже, падут на головы детей.
– Не надо так говорить! – потерянно пробормотала я, пододвигая стул поближе. – Я знаю, что сейчас все видится вам в черном свете, но ведь вы с Папулей посвятили друг другу тридцать лет жизни!
– Даже не упоминай имени этого нечестивца!
– Мамуля, он же хотел всего лишь поплавать…
– Безнравственно поплавать!
– Согласна! Но ведь он не лег в постель с Резвушкой!
Я попыталась обнять свекровь, но Мамуля отшатнулась, как от удара. Полными слез глазами она уставилась сквозь меня.
– Ах, почему я не послушалась своих родителей, когда они уговаривали меня не выходить замуж за Исаака!
Я хотела было ей сказать, что она-то как раз послушалась родителей и не вышла замуж за Исаака, положив начало всем нынешним неурядицам, но вовремя прикусила язык и осмелилась лишь коснуться руки Магдалины.
– Прошлого не вернешь. Может, вам поговорить с духовником?
– Мне слишком стыдно. Ведь католичество, как Истинная Вера, строго соблюдает правила. Да где тебе понять (горький всхлип), англиканская церковь в наши дни мирится с чем угодно… так мне, по крайней мере, рассказывали.
– Если вам это поможет, – я поднялась и принялась составлять посуду в мойку, – то могу отвести вас к преподобной Эвдоре Шип. Она очень чуткая и замечательно умеет слушать.
– Женщина-священник?! – Мамуля содрогнулась.
– Пока всего лишь диакониса, но в последнее время церковь всерьез рассматривает вопрос о рукоположении женщин в сан… Я только предложила вам поговорить с ней и ни на чем не настаиваю.
– Нет уж, спасибо, я лучше воздержусь. Но ты, пожалуйста, иди и поговори с ней. Не в моих правилах отвлекать человека от веры его, какой бы странной она ни была, Элли.
– Вы правы, мне надо заглянуть к Эвдоре насчет ярмарки в день святого Ансельма.
Это была сущая правда, заодно получу и толику духовной поддержки. Но всему свое время. Сначала надо было спустить близнецов на кухню и накормить завтраком. Только я собралась пойти за ними, как в кухне появилась миссис Мэллой с Эбби на руках, за ней следовал Джонас с Тэмом.
Следующие четверть часа пролетели как одно мгновение, пока мы усаживали моих ненаглядных чад в высокие стульчики и запихивали им в рот провиант. Джонас приделал к стульчикам подносы, которые крепятся к краю стола, чтобы малыши ели вместе со всеми. У старикана золотые руки, просто позор, что он так никогда и не женился. Только вытирая Эбби ладошку, я вдруг осознала, что со вчерашнего дня не видела Пусю.
– Она слегла, – с каменным лицом сообщила Мамуля.
– Наверное, несварение, – утешила меня миссис Мэллой. – Я видела, как рано утром шавка грызла ту самую статую, из-за которой вы вчера кипятились.
Эбби, чуткая малышка, потрясенно ахнула, а Тэм расхохотался и заколотил чашкой по столу. О эти бесчувственные мужчины! Джонас положил конец моим несправедливым мыслям.
– Вообще-то я не очень верующий, но мне святой Франциск всегда был по душе. Славный был малый: ушел себе из дворца, где жил его папаша, да и поселился в гончарном сарае. И о наших мохнатых-хвостатых друзьях заботился. Так что вы не портите себе кровь: я найду его и поставлю куда положено.
– Спасибо… – Мамуля отрешенно смотрела в его удалявшуюся спину.
– Все мужики одним миром мазаны! – Миссис Мэллой выманила у Тэма чашку в обмен на сухарик. – Стоит появиться обиженной юбке, они сразу на защиту…
Только я пихнула тарелки в мойку, едва не затопив кухню, как из-за окна раздался вкрадчивый голос:
– Вы дома, миссис Хаскелл? Потереть вам все как следует и сзади и спереди, как всегда?
– Конечно, это будет замечательно! – ответила я и поспешила объяснить оторопевшей от моего бесстыдства Магдалине: – Это мистер Уткинс, мойщик окон.
– Тебе виднее, Элли…
Как никогда нуждаясь в трудотерапии, Мамуля схватила с буфета свое вязание и крючок. Судя по размерам изделия, на сей раз из-под ее рук должен был выйти не иначе как навес для небольшого стадиона. Усевшись за стол, Магдалина посоветовала:
– Ты бы оделась, Элли, и пошла побеседовать со своей жрицей. Не беспокойся насчет близнецов. Я за ними присмотрю.
Ее взгляд недвусмысленно дал понять миссис Мэллой, что никакой помощи от той не требуется, однако в придачу к взгляду Магдалина сочла нужным добавитъ, что приготовит Джонасу чего-нибудь горяченького перекусить.
Дай бог, чтобы погода в доме наладилась, подумала я, выходя за дверь полчаса спустя. Природа, однако, решила доказать, что и у нее припасена пакость-другая, – над головой сгущались тучи. Мистер Уткинс с несчастным видом нахохлился на своей стремянке. Время от времени по голове били увесистые капли, а море ревело, как голодный лев в зоопарке. Но я готова была раскинуть руки и взлететь, как чайка. Я была свободна! В голове проносились веселые фантазии, как взбесится Папуля, когда узнает, что Мамуля готовит «что-нибудь горяченькое» другому мужчине! Тоже мне холостяк!
Мне надо было посоветоваться с Эвдорой насчет тактики. Наша викариса – женщина рассудительная. И дом у нее такой же простой и ясный, без церемоний и украшательств, думала я, открывая калитку. Парадная дверь была распахнута настежь, словно поджидала меня с распростертыми объятиями.
– Это вы, мистер Уткинс? – спросил голос из дома, пока я поднималась на крылечко.
Предо мной предстала миссис Эдна Корнишон – в шлепанцах и цветастом фартуке. Волосы ее расстались с бигуди, но так и не были расчесаны, а фигура уютно обмякла, словно взяла увольнительную от корсетов и поясов.
– Ох, простите, миссис Хаскелл! Я приняла вас за нашего мойщика окон. Никакой рабочей чести у человека! Мы ждали его еще вчера, а он и носа не кажет. То слишком холодно, то солнце бьет в глаза… Так отлынивать от работы – того и гляди, разоришься.
Миссис Корнишон скорбно нахмурилась.
– Он в Мерлин-корте, драит наши окна.
Я прошла следом за ней в узкую прихожую, где над вытертыми ковриками висел портрет архиепископа Кентерберийского.
– Вам еще повезло, что он объявился. Вот увидите, раз собирается дождь, этот человек сбежит. Можно подумать, он получил богатое наследство и в работе не нуждается! А мы трудимся в поте лица.
– Да-да…
Миссис Корнишон принялась закрывать дверь. Другой за это время успел бы пропылесосить три комнаты.
– Как вам мое вино из одуванчиков, миссис Хаскелл? – осведомилась она.
– Восхитительное! Вчера вечером мы подали его к обеду, и даже миссис Таффер, которая обычно не пьет, выпила несколько рюмок!
От моих похвал глаза миссис Корнишон зажглись победным огнем, но тут нашу беседу прервали.
Дверь в гостиную распахнулась, и вошла Эвдора.
– То-то мне слышались чьи-то голоса! Она улыбалась мне, и я пыталась ответить на улыбку, но от ужаса просто вытаращилась самым неприличным образом. Я не видела свою духовную наставницу несколько дней, и за это время она умудрилась радикально перемениться. Ее некогда округлая фигурка стала просто тощей, очки перекосились, а волосы вдоль исхудавшего лица обвисли спутанными водорослями.