Парламентаризм в либеральной интерпретации у нас быстро приобрел чисто фасадные формы и практически не был использован в системе государственной власти России для достижения общественного согласия. Российский парламент стал театром публичной склоки, добровольного сумасшествия значительного числа изначально неглупых людей. Смущенные либерализмом парламентарии умудрились так провести разделение властей, что избавились от бремени власти полностью. Зато дали возможность бюрократии свалить на парламент львиную долю ответственности за собственные безобразия, имитировать народное представительство.
Реальной многопартийности, несмотря на декларации либералов, мы так и не увидели. Она не возникла, ибо была для бюрократии опасной затеей, подрывающей сложившийся механизм власти. Взамен системы многопартийности граждане получили мелкопартийную грызню амбициозных группировок, затем и вовсе имитации партий, курируемых различными «башнями» Кремля. Идеологические разработки, проекты развития России остались невостребованными. Тем протопартиям, которые готовы были предложить обществу все разнообразие идеологий и возможность реального выбора в многопартийной системе, приходилось влачить жалкое существование. Зато усилиями пропаганды из декоративных политических структур «демократии» создавались фальшивки – фальшивые выборы, фальшивые партии, фальшивые избиратели.
Вместе с усилением либеральных разговоров о федерализме, ослаблялись скрепы государственного организма. Все началось с суверенизации России от самой себя (Декларация о суверенитете). Затем последовало продолжение в виде ратификации Беловежского соглашения и принятия Федеративного договора, усиленная регионализации России и распад централизованных механизмов управления. Это стало называться «укреплением федеративных начал государственного устройства» и снабжаться вымыслами об ужасах имперского прошлого.
Либеральный федерализм лжив и абсурден: он не предусматривает добровольного союза народов и территориальных образований, хотя и говорит о нем. Да такой союз и невозможен, поскольку воля народа проявляется в политических институтах, а не в теоретических изысках и даже не в референдумах. Либералы, что бы они ни говорили, хотели расчленения страны по явным и мнимым границам, распада России на номенклатурные вотчины. Они этого добились. Правда, не при Ельцине, а спустя некоторое время после его ухода. И сейчас продолжается вкрадчивое навязывание русским людям идеи смирения перед неизбежным распадом России на несколько независимых государств.
Идея Свободы, в превратном виде подававшаяся народу в течение ряда лет, стала основанием для того, чтобы упиться, наконец, возможностью требовать у государства «положенное» и считать это благовидным делом и даже свидетельством высокой политической зрелости. В качестве иллюстрации приведем пример из программы РПСД (автор – А. Яковлев): «Если мы откажемся от всяких мессианских утопий, если мы сосредоточим усилия на устройстве своего дома, своей улицы, своего города, своей страны, мы, несомненно, уже в достаточно близком будущем сможем обеспечить жизнь, достойную человека. Никаких иных общенациональных целей на всю видимую перспективу России не надо».
Это яркий пример разрушительной мировоззренческой установки – установки на благополучие, не обеспеченное ни духовными основаниями, ни эффективными формами государственности.
Вспомним снова бессмертные строки Салтыкова-Щедрина:
«Одна задача, или, лучше сказать, одно слово занимает все умы, это слово: свобода. Но что такое, в сущности, это слово?… оно имеет только значение рамок, которые необходимы для того, чтобы человечество без помехи и наилучшим образом могло обсудить и устроить свои интересы, но которые не могут служить сами по себе целью. Представьте себе какое-нибудь политическое или ученое общество, которое, вместо того, чтобы разрабатывать те предметы, для обсуждения которых оно собиралось, истощило бы все свои силы единственно на разрешение вопросов об устройстве и порядке своих заседаний. Что можно было бы сказать о таком обществе, кроме того, что оно пожертвовало своими прямыми целями в пользу вопросов, не имеющих никакого существенного значения? И вот, между тем, подобного рода препирательства, – только в громадных размерах, – идут от начала веков по поводу такого понятия, которого подразумеваемость во всяком деле должна считаться сама по себе непререкаемою истиною».