22-го апреля Ленин приезжает в Институт биологической физики, где ему производят рентгеноскопию грудной клетки в связи с предстоящей операцией по извлечению пули, а 23-го он едет в Солдатенковскую больницу (ныне больница Боткина), где пулю ему извлекают. Уже 27-го апреля Ленин участвует в заседании Политбюро, и вроде бы ничего не предвещает резкого ухудшения здоровья. Вплоть до отъезда 23-го мая в отпуск в Горки он продолжает работать. И тут, в Горках, 25–27-го мая происходит первый приступ болезни Ленина, приведший к частичному параличу правой руки и правой ноги и расстройству речи.
Примерно в эти дни в связи со случившимся происходит откровенный разговор Ленина с лечащими врачами. Светила медицинской науки того времени под напором Ленина признаются ему в том, что он обречен на паралич конечностей и… безумие… из-за катастрофически прогрессирующего нарушения кровоснабжения мозга. И это может произойти в любой день…
После тяжелых раздумий Ленин потребует яд. И Сталин, как наиболее близкий тогда человек, даст Ленину слово, что «сделает это», если действительно окажется так, как предвещают врачи. Чтобы никто(!) не видел разбитого и униженного болезнью учителя…
Правда, уже в середине июня в состоянии Ленина отмечается прогресс, а 13-го июля в записке своему совнаркомовскому секретарю Фотиевой он сообщает об улучшении своего самочувствия такими словами: «Лидия Александровна! Можете поздравить меня с выздоровлением. Доказательство: почерк который начинает становиться человеческим. Начинайте готовить мне книги (и посылать мне списки) I) научные, 2) беллетристику, 3) политику (последнюю позже всех, ибо она еще не разрешена)».
На третий пункт стоит обратить внимание, ибо врачи неоднократно замечали, что какие бы то ни было (положительные или отрицательные) политические новости всегда весьма тяжело отражались на здоровье Ленина, и поэтому столь категорическое предписание было крайне необходимо. Тем более, что Крупская, писавшая: «О чём можно и о чём нельзя говорить с Ильичом, я знаю лучше всякого врача», — не очень-то придерживалась медицинских рекомендаций, что, как свидетельствуют факты, во многом сыграло роковую роль в ускорении развязки.
Между тем 11-го сентября «Консилиум профессоров О. Ферстера, В. В. Крамера и Ф. А. Гетье» разрешает Ленину приступить к работе с 1-го октября 1922 года. И вот 2-го октября Ленин возвращается из Горок и начинает работать. И тут оказывается, что и остальные также легко относятся к только что «отодвинувшему» тяжелейший недуг вождю. Недаром 24-го октября появляется следующее обращение к секретарям: «Поручается вам следить строго за тем, чтобы на заседаниях не велось частных разговоров, и останавливать разговаривающих. Пред. СНК В. Ульянов (Ленин)». В связи с этим секретарь Фотиева срочно передает по просьбе Ленина всем окружающим «товарищам», что «он абсолютно не может переносить частных разговоров и хождения во время заседания, и что вот именно из-за этого он может снова свалиться».
Эти личные опасения Ленина вскоре действительно оправдываются. Уже 25-го ноября самым настойчивым образом врачи предписывают Ленину неделю абсолютного отдыха. Видимо, и сам Ленин предчувствует возможность неожиданного полного выхода из строя, и поэтому 30-го ноября пишет записку библиотекарю Ш. М. Манучарьянц с просьбой сохранить у него на полке книгу Энгельса «Политическое завещание»…
И вот тут обнаруживается сенсация, которая состоит в том, что Ленин сам принял решение об уходе со своего поста. И причина этого была не в стремлении Сталина и других соратников, создав соответствующие условия, любыми способами добиться его смещения, а в том, что после основательных консультаций с разными врачами Ленин отчетливо и окончательно осознал, что его ждет один единственный исход, а именно: уже в текущем 1922 году развитие болезни грозит полным параличом тела и отказом мозга… А это означает неотвратимое наступление безумия, что в конце концов и случилось. Разумеется, о скоро предстоящей трагедии знали соратники. И, значит, у них не было необходимости каким-то образом искусственно избавиться от вождя. Так что слухи, например, о желании Сталина с этой целью отравить Ленина — плод политической непорядочности или обычного невежества.
Вместе с тем вопрос о яде для вождя действительно встал перед Сталиным достаточно остро. Но почему? На этот вопрос однозначно отвечают документы, впервые собранные в систему. Эти документы свидетельствуют, что критическое состояние Ленина, заставившее его принять окончательное решение об отставке и срочно взяться за составление «Политического завещания» в виде так называемых «последних писем и статей», еще более ухудшилось в результате конфликта Сталина и Крупской 22 декабря 1922 года и стало совсем безнадежным после приступа 7 марта 23-го года. В обоих случаях осложнение было спровоцировано безответственным поведением Крупской, действовавшей вопреки категорическим требованиям врачей оберегать и ограждать Ленина от любых волнений. Сталин по решению ЦК пытался призвать Крупскую к соблюдению порядков, установленных врачами. Однако это только осложнило положение. Разгоревшийся конфликт быстро распространился на новых действующих лиц и закончился подключением к нему самого Ленина, что, с точки зрения врачей, было совершенно недопустимо. В итоге произошло уже непоправимое ухудшение здоровья вождя.