– Недоумки, молокососы, сопляки! – выругался солдат. – Разорались, как ослы, впрочем, вы и есть ослы; даже не ослы, а мулы!
– Ах ты, безмозглый баран, вонючая собака, грязная свинья! – ответил ему Франческо. – Иди сюда, я отрежу твои большие уши!
Солдат остановился, сдвинул каску на затылок и, опершись на свою длинную шпагу, с самым наглым видом проговорил:
– Иди ты сюда, сучий сын! Я отправлю тебя к Аврааму.
Франческо вскочил и схватился за шпагу, но Бенвенуто загородил ему дорогу.
– Предоставь его мне! – сказал он. – Твоя голова еще не зажила. Пусть этот наглец уйдет с площади, и я его проучу в безлюдном месте… Не отвечайте ему, – прибавил он, обращаясь к друзьям. – Я расправлюсь с ним.
– Ну что, смелости не хватает сразиться? – продолжал издеваться солдат. – Да и как с вами, сосунками, сражаться; высечь вас, как следует, вот и все!
– Твой отряд уже ушел, – сказал ему Антонио.
– А, хотите меня поскорее спровадить? Значит, нет желающих сразиться? Так я и думал; вы храбры лишь на словах. В вашем дурацком городе все трусы, трусы и импотенты, поэтому ваши бабы предпочитают нас, настоящих мужчин, а уж мы их ублажим, можете не сомневаться! Прощайте, щенки, и не смейте больше задирать свои сопливые носы, а то останетесь совсем без носов! – солдат презрительно оглядел собравшихся в трактире, смачно плюнул в их сторону и затем неспешно покинул площадь.
– Каков наглец! – сказал Антонио, усмехнувшись.
– Чему ты смеешься? – нахмурился Франческо.
– Да разве он не смешон в своей наглости?
– Мне это не показалось смешным.
– Как бы там ни было, но последним посмеется не он, – Бенвенуто сбежал с балкона и помчался за солдатом.
– Будь осторожен, Бенвенуто, – сказал Антонио.
– Задай ему, как следует! – крикнул Франческо.
– Разберись с ним и возвращайся! Мы ждем тебя, Бенвенуто!.. Приди рассказать, что ты с ним сделал!.. Всыпь ему по первое число! – закричали остальные их товарищи.
Бенвенуто скрылся в переулке. Здесь обычно прогуливались шлюхи, поджидавшие клиентов, и солдат успел уже завязать знакомство с одной из них. Обняв ее за талию, он сговаривался с девицей о цене, когда к нему подскочил Бенвенуто.
– Это ты тот самый нахал, который сейчас ругался с нами? – спросил он солдата.
– А ты, что, ослеп? Я тот самый и есть! – насмешливо ответил солдат.
– Ну, так вот, – если бы ты оскорбил только нас, то и тогда тебя следовало бы проучить, пустив тебе кровь. Но ты оскорбил еще и мой город; многие поколения моих предков жили в нем, обустраивая его, прославляя своим мастерством, защищая его от врагов. И я не допущу, чтобы какой-то хам поносил Флоренцию!
– Да? – ухмыльнулся солдат. – И что же будет?
– А вот что! – Бенвенуто со всего маху влепил ему пощечину.
Девица, стоявшая с солдатом, взвизгнула и бросилась бежать; вместе с ней убежали и ее коллеги по ремеслу, так что переулок вмиг обезлюдел.
– Ах ты, мерзавец! – возопил солдат, пытаясь ударить Бенвенуто.
Тот выхватил свою шпагу и направил ее в грудь солдату:
– Я не желаю с тобой драться на кулаках, я убью тебя на дуэли. Вынимай шпагу и сразись со мной!
– Я заколю тебя, как поросенка! – трясясь от злости, просипел солдат.
– Хватит болтать! Сражайся, черт возьми! И знай, что ты не уйдешь от меня живым.
– Получи, сопляк! – сделал выпад солдат.
– И ты получи, негодяй! – отбив удар, Бенвенуто уколол противника в руку.
Солдат, взревев от боли, стал лихорадочно делать выпад за выпадом, стараясь сразить своего противника каким-нибудь хитроумным ударом, но Бенвенуто успешно отражал все атаки и, наконец, изловчившись, нанес укол солдату в шею.
– Дьявольщина, – прохрипел тот, пошатнулся и упал на землю.
Бенвенуто размышлял, что делать дальше. По законам мести следовало добить побежденного врага, и правила дуэли, ведущейся на смерть, тоже это допускали, но по законам милосердия нельзя было бить лежачего; к тому же, существовал еще и полузабытый ныне этикет рыцарского поведения, одно из положений которого гласило, что сражаться с поверженным противником неблагородно. Пока Бенвенуто размышлял подобным образом, солдат, уловивший его колебания, жалобно взмолился:
– Прошу пощады! О, доблестный юноша, пощади! Боже, какая боль! Моя рука! Моя шея! Сколько крови! Пощади меня! Я признаю, что был не прав во всем, но имей снисхождение: я изувечен в боях, контужен пушечными ядрами, меня обливали кипятком с крепостных стен и топили во рву с водой. Ну, подумай сам, могу ли я вести себя нормально? Иногда, я просто не понимаю, что говорю… Пощади меня, мой победитель!