– Что такое? – спросили мы у деньщика, который въ полосатыхъ штанахъ, поддерживаемыхъ одной помачею, почесывая спину, бжалъ по улиц.
– Тревога! – отвчалъ онъ, не останавливаясь, – барина ищу.
Капитанъ N схватилъ папаху и, застегиваясь, побжалъ домой. Его рота была дежурная. Раздался 2-й и 3-й выстрлъ съ башни.
– Пойдемте на кручь, посмотримъ, врно, на водопо что-нибудь, – сказалъ мн мой знакомый. – Не туши самоваръ, – прибавилъ онъ деньщику: – сейчасъ придемъ.
По улицамъ бжалъ народъ: гд казакъ, гд офицеръ верхомъ, гд солдатъ съ ружьемъ въ одной и мундиромъ въ другой рук. Испуганныя рожи жидовъ и бабъ показывались у воротъ, въ отворенныхъ дверяхъ и окнахъ. Все было въ движеньи.
– Гд, братцы мои, тревога? гд? – спрашивалъ запыхавшійся голосъ.
– За мостомъ антирелійскихъ лошадей забираютъ, – отвчалъ другой: – такая большенная партія, братцы мои, что бда.
– Ахъ ты, мои батюшки! какъ они въ крпость-то ворвутся, ай-аяй-ай-ай! – говорила слезнымъ голосомъ какая-то баба.
– А, примрно, къ Шамилю въ жены не желаете, тетушка? – отвчалъ, подмигивая, молодой солдатъ въ синихъ шароварахъ и [съ] попахой на бекрень.
<– Ишь, ровно на сватьбу, – говорилъ старый солдатъ, покачивая головой на бгущій народъ: – длать-то нечего.
Два мальчика галопомъ пролетли мимо насъ.
– Эхъ, вы, голубчики! на тревогу! – провизжалъ одинъ изъ нихъ, размахивая хлыстомъ.>
Едва мы успли подойти къ кручи, какъ насъ уже догнала дежурная рота, которая съ мшечками3 за плечами и ружьями на перевсъ бжала подъ гору. Ротный командиръ, капитанъ N, верхомъ халъ впереди.
– Петръ Иванычь! – закричалъ ему мой знакомый: – хорошенько ихъ.
Но N не оглянулся на насъ: онъ съ озабоченнымъ выраженіемъ глядлъ впередъ, и глаза его блестли боле обыкновеннаго. Въ хвост роты шелъ Фелдшеръ съ своимъ кожаннымъ мшочкомъ, и несли носилки. Я понялъ выраженіе лица ротнаго командира.
Отрадно видть человка, смло смотрящаго въ глаза смерти; а здесь сотни людей всякій часъ, всякую минуту готовы нетолько принять ее безъ страха, но – что гораздо важне – безъ хвастовства, безъ желанія отуманиться, спокойно и просто идутъ ей навстрчу. <Хороша жизнь солдата!>
Когда рота была уже на полугор, рябой солдатъ съ загорлымъ лицомъ, блымъ затылкомъ и серьгой въ ух, запыхавшись подбжалъ къ кручи. Одной рукой онъ несъ ружье, другой придерживалъ суму.4 Поровнявшись съ нами, онъ спотыкнулся и упалъ. Въ толп раздался хохотъ.
– Смотрите, Антонычь! не къ добру падать, – сказалъ балагуръ солдатъ въ синихъ штанахъ.5
Солдатъ остановился; усталое, озабоченное лицо его вдругъ приняло выраженіе самой сильной досады и строгости.
– Кабы ты былъ не дуракъ, а то ты самый дуракъ, – сказалъ онъ съ презрніемъ: – что ни на есть глупъ, вотъ что, – и онъ пустился догонять роту.
Вечеръ былъ тихій и ясный, по ущельямъ, какъ всегда, ползли тучи, но небо было чисто, два черныхъ орла высоко разводили свои плавные круги. На противуположной сторон серебрянной ленты Аргуна отчетливо виднлась одинокая кирпичная башня – единственное владніе наше въ Большой Чечн. Въ нкоторомъ разстояніи отъ нея партія конныхъ Чеченцовъ6 гнала отбитыхъ лошадей вверхъ по крутому берегу и перестрливалась съ солдатами, бывшими въ башн.