– Если можно,– рассеянно ответил стажер, прислушиваясь к доносящимся из кабинета Дамского крикам.
Генеральный директор “Фагот-пресса” вот уже четвертый час проводил производственное совещание.
К сожалению, подчиненные Дамского не понимали сути излагаемых косноязычным книгоиздателем ценных указаний и новаций. Поэтому в процессе совещаний Ираклий Вазисубанович громко называл собиравшихся в его кабинете сотрудников “придурками” и “ослами”, дабы привлечь к своим словам хоть какое-то внимание.
Генеральный директор, исповедующий принципы Дейла Карнеги и чикагской экономической школы, столь полезные на бесконечных российских просторах, самолично готовил планы продаж, утверждал рекламные плакаты, вносил правку в рукописи, составлял списки необходимых для перевода книг иностранных авторов и кроил издательские планы.
Он твердой рукой вел “Фагот-пресс” к краю пропасти.
Ускорение процесса приближения к финансовому краху началось после того, как генеральный директор решил стать заодно и главным редактором, убрав с этой должности не справлявшегося, как казалось Дамскому, со служебными обязанностями своего заместителя и партнера Витольда Пышечкина.
– Я вижу здесь миллион рублей! – из-за дверей кабинета отчетливо прорвались фразы, выкрикнутая Ираклием Вазисубановичем в порыве ярости на директора аффилированной торговой компании “Единая сеть книготорговли”.– Мил-ли-он!!! И ни рублем меньше! Иначе я всем зарплату урежу! Всем, включая уборщиц!!!
Подававшая Мартышкину кофе секретарь поморщилась, ее товарки – тоже.
– Скажите,– спросил любознательный стажер. – А что будет, если план не выполнится? Всех накажут? Да?
– Да,– громко и зло ответила вторая секретарь.
– Понятно,– Сысой отхлебнул горячий и крепкий кофе и глубоко задумался.
В школе милиции им рассказывали, что потерпевшие и заявители в основной своей массе только и мечтают о том, чтобы нагрузить на бравых стражей порядка свои собственные проблемы, причем еще и сдобренные изрядной долей выдумки. Поэтому в идеале работа милиционера должна заключаться в проверке всех нюансов заявлений о преступлениях, нахождении несоответствий в мелких деталях и отказе в возбуждении уголовного дела.
Причем, для ускорения выноса отказа не возбраняется и слегка психологически обработать заявителя, дабы тот думал в следующий раз, стоит ли ему отвлекать служителей Фемиды от их личных дел и распития разнообразных жидкостей, или лучше сидеть тихо и не рыпаться.
Мартышкин вспомнил о всученных ему генеральным директором “Фагот-пресса” рекламных плакатах, переложенных им из испачканного пиджачка в тот, который ныне болтался на его плечах, вытащил красочные глянцевые бумажки и еще раз перечитал текст.
Однако ничего нового в призывах к покупателям приобретать книги из серии “Закон жулья”, в которой издавались повести о приключениях “Народного Целителя”, стажер для себя не обнаружил и решил исподволь выяснить подноготную недовольства Дамского у секретарей. Для чего следовало вступить с ними в непринужденную беседу.
– А что, это хорошо продается? – Младший лейтенант помахал пачкой рекламок.
Старшая секретарь оторвалась от разложенных перед ней бумаг, посмотрела на плакатики и язвительно фыркнула:
– С такой рекламой можно даже биографию Вазисубановича продать,– девушка дорабатывала в издательстве последний день, и ей было глубоко плевать на все, связанное с “Фагот-прессом”.– Причем, написанную им самим…
Мартышкин напряг память и припомнил, что романы-боевики красноярского писателя Чушкова он читал, они ему пришлись по душе, и он где-то слышал, что тот входит в первую тройку наиболее продаваемых авторов.
– Но читателям, видимо, нравится,– стажер спровоцировал секретаря на продолжение беседы.
– Это вам Дамский сказал? – усмехнулась вторая девушка, по примеру подруги также собирающаяся швырнуть издателю в лицо заявление об уходе.– Зря верите… Он книжек не читает, поэтому не может знать, что в них написано.
“Ага! – сообразил младший лейтенант.– Это уже кое-что. Неискренность заявителя – первый кирпич в бумаге об отказе”.
– Вазисубанович, по-моему, вообще читать не умеет,– старший секретарь поддержала свою сослуживицу.
– Не, умеет,– улыбнулась та.– Но вот значение слов не всегда понимает. Недавно, к примеру, Женский решил, что “диффамация” – это разновидность мастурбации, и пытался издать приказ о наказании “диффамирующих на рабочих местах сотрудников”.
Сысой осуждающе покачал головой, словно информация о сем прискорбном случае потрясла его до глубины души.
Хотя сам слышал произнесенное секретарем иностранное слово впервые.
– А Женский – это кто? – Мартышкин продолжил содержательную беседу.
– Так мы Дамского называем, – бросил пробегавший мимо водитель экс-редактора Пышечкина.
– Еще Вазисубанович, когда утверждает эскизы обложек, пишет “беспринципный”, “бесполезный” и “беспорядочный” через “з”,– хихикнула непочтительная старший секретарь.– А когда ему один раз принесли словарь, то он начал орать, что там опечатки…
– Ой, девчонки, – вступила в разговор доселе молчавшая секретарь, которая работала в “Фагот-прессе” уже четвертый год. – Когда мы еще в другом офисе сидели, где охраны на входе не было, так Ираклия даже били за его идиотизм.
– Кто бил? – в Мартышкине проснулся профессиональный интерес.
– Писатели, конечно, – секретарь взяла трубку зазвонившего телефона, коротко бросила “Он занят, перезвоните через час” и вернулась к беседе с младшим лейтенантом. – Он там кого-то так “отредактировал” и так сменил название книги, что ему в морду влетало месяца три подряд. Раз в две недели являлся автор и валтузил Вазисубаныча прямо в его кабинете… Пока тираж с лотков не исчез, не успокаивался.
– А фамилии писателя не помните?
– Что-то на С… Семенов?… Нет, не помню…
– Жаль, – посетовал стажер.
Дверь кабинета генерального директора распахнулась, и в приемную выскочил красный как рак мужчина, бормочущий себе под нос: “Сам пошел!”
Вслед за ним потянулись остальные присутствовавшие на совещании.
Секретарь Дамского взяла со стола синюю папку с тисненой золотом крупной надписью “Для доклада”, стерла с лица ехидную ухмылку, блуждавшую на ее личике все время разговора о генеральном директоре “Фагот-прессаа”, и зашла в кабинет босса, дабы сообщить Ираклию Вазисубановичу о прибытии младшего лейтенанта Мартышкина.
Реализация на рынке потертого ТТ с шестью патронами в обойме прошла с половинчатым успехом.
Во– первых, из двухсот долларов купюрами по полтиннику, полученных Казановой из рук маленького вертлявого дагестанца, три оказались фальшивыми, по поводу чего оперативники были вынуждены подраться с охранником обменного пункта, выставлявшего их на улицу. Охраннику изрядно накидали плюх, что немного подняло градус настроения двух друзей.
Во– вторых, покупатель начал стрелять из свежеприобретенного оружия буквально “не отходя от кассы”, пока Казанцев считал деньги. По армянам, скалившим зубы в нескольких метрах от Плахова, со стороны подстраховывавшего коллегу.
Два смуглых “носорога” свалились под прилавок, зажимая руками простреленные животы, остальные порскнули в стороны словно стая испуганных туканов.
Плахов сначала было захотел выхватить ствол и ксиву и заорать “Всем лежать, работает убойный отдел!”, но тут же передумал, ибо вмешательство в процесс грозило обернуться участием в поисках преступника по горячим следам и переносом пьянки на неопределенно долгий срок.
Пока старший лейтенант размышлял над превратностями судьбы, стрелявший бросил пистолет с израсходованным магазином на пол и удрал. ТТ тут же подобрал хозяйственный Казанова, решивший, что добру пропадать негоже.
Обсудив происшедшее по дороге к обменнику, опера сошлись во мнении, что сделка “двести “зеленых” за шесть маслят” [Маслята – патроны (жарг.)] сделала бы им честь даже в пригороде Тель-Авива. Впечатление от гешефта немного испортило известие о подсунутых фальшивках, но и пятьдесят долларов за несколько патронов были неплохой суммой. Достаточной для того, чтобы в условленное время постучать в заветную дверь черного хода общежития ткацкой фабрики “Зеленый гегемон”, и на заданный томным голосом “Карлоса Ильича Шакала” вопрос “Кто там-м-м?” призывно позвенеть разномастной посудой с разнообразным содержимым…