Конец роговскому беспределу положил случившийся неподалеку “градовец” по кличке Кайзер, сбивший раскачивавшегося на ветвях Васю подобранной с земли метровой палкой. Кайзер был знатным городошником и попасть с десяти метров в бухого мента ему труда не составило…
Мухомор смял жалобу начальника ФСО в кулаке и швырнул бумажный комок в мусорную корзину.
За стеной послышались грохот разъехавшихся и упавших стульев, и дикие крики Ларина, сверзившегося наконец со своего лежбища и угодившего задом на вовремя подставленный кактус.
Игорь опустил глаза и незаметно для окружающих усмехнулся.
Какая– никакая, а месть.
Вася Рогов едва не выронил из рук белый одноразовый стаканчик и удивленно взглянул на стену.
– Не отвлекайся.– Дукалис сноровисто порубил ножом разложенную на газете “Час Треф” жирную скумбрию и принялся строгать свежую морковь, килограмовый пакет с которой неосмотрительно оставил в дежурке вышедший подышать свежим воздухом майор Чердынцев. Пробегавший мимо Анатолий наметанным взглядом определил еду и пакет стырил.
На этот раз, можно сказать, стол у оперов был поистинне королевский.
В дверях материализовался Ларин в позе Одинокого Бедуина, Собирающего Трюфели.
– Андрюша! – Рогов с проворством и точностью лаборанта из института органической химии разлил по стаканам самогонку из турнепса, выверяя дозу чуть ли не до миллиграмма, и поставил ополовиненную бутыль на стол.– Поведай нам – что случилось?
– У-у-у,– тоненько заскулила жертва коварного Плахова и развернулась кормой к собравшимся.– Мужики, что у меня сзади?
– Жопа,– не глядя на коллегу, выдал грубый Дукалис и порезал палец.
– А в ней – кактус,– подметил наблюдательный Рогов.
– Цереус Этиопс [Cereus aethiops (лат.) – разновидность кактуса с твердыми длинными иглами], – прокомментировал сардонически улыбающийся кактусовод Плахов, радуясь тому обстоятельству, что Ларин его не видит.– В смысле – эфиопский…
– Ну, так вытащите его! – заскулил капитан, пятясь ближе к столу.
Василий схватился за дно горшка и потянул.
– Ой, блин! – завопил Ларин.– Больно!
– А ты как думал? – сказал Дукалис, отвлекаясь от чтения газетной передовицы, свободной от разложенной скумбрии, где главный редактор “Часа Треф” Эмма Чаплина описывала жизнь своего семейства, состоящего из ее самой и ейного мужа Виктора Васисуальевича.
Статья называлась “Чаплины наших дней” и изобиловала славословиями в адрес “друзей семьи” – матерых питерских чиновников, пробравшихся в высокие кремлевские сферы. Особенно Эмма восхищалась Рыжим Приватизатором.
– Придется немного потерпеть.– В голосе Плахова разлился елей.– Иголки хрупкие, не дай Бог обломаются.
– И что тогда? – Рогов приостановил процесс избавления Ларина от кактуса.
– Сепсис, воспаления разные. Возможно, гангрена. Или даже заражение крови…, – разъяснил Плахов, сладострастно прикрыв глаза.
– Гангрена жопы,– опять встрял невоспитанный Дукалис.– Это звучит. Андрюха, ты попадешь в анналы медицины. Твой случай украсит любую энциклопедию или методическое пособие для студентов… Если ты еще минуты три постоишь спокойно, я принесу фотоаппарат и зафиксирую твой тыльный фас для истории.
Рогов отдернул руку от донышка горшка и задумался, прикидывая, где Толик добудет фотоаппарат. Вся техника, положенная экспертам райуправления, была давно реализована на рынке, а деньги пропиты.
– Вася, да тащи ты его, не слушай Толяна! – застонал измученный Ларин.– Ничего не будет!
– Ты полностью уверен? – подстраховался предусмотрительный Вася.
– Уверен! Я ж медицинский закончил! – Андрей немного слукавил, но коллеги по РУВД не стали указывать ему на некоторое несоответствие между словами опера и сухими строчками из личного дела Ларина. Из медицинского института нынешнего капитана выперли в конце третьего семестра, когда он в приступе жажды в один из предновогодних дней выбил стекло в хранилище заспиртованных органов и попытался вынести оттуда громадную тридцатилитровую бутыль с двухголовым младенцем внутри.
– Лады.– Рогов прищурился, резко дернул горшок и поставил кактус с окровавленными иголками на стол.
Ларин несколько секунд оставался в прежней позиции, затем медленно разогнулся, ощупал продырявленные во многих местах брюки, повернулся к коллегам и посмотрел на них совершенно трезвыми и грустными глазами. Такой взгляд бывает у коалы, когда его вместо листьев эвкалипта пытаются накормить березовым веником, а если сумчатый медведь отказывается, его лупят ивовым прутом.
Потом взял полный стакан самогона, молча вылил половину себе на ягодицы, тем самым подтвердив свои медицинские познания в области дезинфекции колотых ран, а остатки огненной воды отправил в широко открытый рот.
– Ну что, полегчало? – Дукалис соизволил отвлечься от мелкого печатного текста.
Ларин шумно выдохнул воздух и удовлетворенно икнул.
– Что ж,– резюмировал Анатолий и протянул руку к стакану.– Штрафную ты принял, перейдем к основной части банкета. Только теперь, чур, без тостов не пить! А то оглянуться не успеем, как все в лежку…
Мы дубинками и газом пересадим всех по “ВАЗам”…
– А еще Молодцов,– Крысюк, твердой рукой ведя “козелок” с Соловцом и совершенно невменяемым дознавателем Твердолобовым, сидящими на заднем сидении, и судмедэкспертом Кабанюком-Недорезовым, примостившимся на переднем, по лабиринту каких-то проулков, весело вещал про своего коллегу-водителя, обслуживавшего второй, и последний остававшийся на ходу, УАЗик РУВД,– неделю назад засосал два стакана соляры.
– Зачем? – не понял Кабанюк-Недорезов.
Пили, конечно, почти все.
Но экспериментальным путем еще прошлыми поколениями милиционеров было установлено, что дизельное топливо, хоть и горит, для принятия внутрь не годится. Как бензин или керосин. Разумеется, забалдеть можно, но, скорее, от общего отравления организма, чем от градусов или октановых чисел.
– ?Ха,-выкрикнул шофер, протискивая бело-синий внедорожник, на задней двери которого какой-то непочтительный хулиган из окрестных подростков крупно написал красной краской “7WD” [То есть – 7 ведущих колес], в промежуток между покосившимися гаражами.– Так его Мухомор припугнул, что всех мастеров [Здесь – водитель (жарг.)]будут по утрам заставлять в трубку дуть. Вот Молодцов и испугался.
– И что? – осведомился Соловец.
– Откачали,– сообщил Крысюк.– Три дня в больничке провалялся, пока ему желудок промывали.
УАЗ пересек заснеженную, покрытую ледяной коркой пустошь и вырулил на шоссе аккурат рядом с плакатом, извещавшим о приезде в Питер популярной московской музыкальной группы “Химкэ” со своей новой программой, носящей непонятное и двусмысленное название “ Шагай на…”
Соломон притопил педаль газа, и милицейский джип, натужно рыча изношенным двигателем, разогнался до максимальной скорости в сто десять километров в час.
– Но жена недовольна,– громко продолжил бодрый шофер.– Теперь, говорит, после Молодцова в туалет часа два зайти нельзя… Выхлоп, как от холодного дизеля.– Крысюк заржал.
– Тяжелый случай! – согласился Кабанюк-Недорезов, перекрикивая рев мотора и дребезжание латанного-перелатанного жестяного кузова “козелка”.
УАЗ пролетел мимо нескольких искореженных машин, перегородивших половину дороги.
Возле места аварии суетились спасатели, врачи и сотрудники дорожно-постовой службы. Спасатели гидравлическими ножницами срезали крышу с малинового “форда краун виктории”, медики перевязывали раненных и констатировали отсутствие признаков жизни у пары мертвых тел, инспектора ГАИ в желто-зеленых жилетах, украшенных светоотражающими полосками, пихали на подпись уже вытащенным из автомобилей и живым пострадавшим протоколы осмотра места происшествия и визгливо требовали штрафы за несоблюдение скоростного режима и дистанции.