Затылок алконавта вошел в соприкосновение со стеклом, и на стол Чердынцеву посыпались осколки.
“Крепленые береты” привстали, не желая упускать ни единой подробности из разворачивающейся у них на глазах душераздирающей сцены.
– Скотина! – заорал ошалевший майор, увернувшись от падающего аки лезвие гильотины особенно крупного осколка и напрочь забывший о правилах хорошего тона, в теории свойственных всем без исключения офицерам российской милиции.– Ты что наделал, шпрот недодавленный?!
Мартышкин подхватил сползавшего на пол оглушенного бухарика и поставил его вертикально.
– Отвечать, когда тебя господин майор спрашивает! – звонким голосом служаки-ротмистра воскликнул стажер.
Пьяница замычал нечто невразумительное.
– Я не его спрашиваю! – возопил Чердынцев.– А тебя, чудовище!
– А что я?! – удивился Мартышкин.
Продолжить дальнейшее описание психо-физических качеств Сысоя и его родни майор не успел.
Входная дверь распахнулась, и в проеме показался подполковник Николай Александрович Петренко, прибывший в родное управление с совещания у начальника ГУВД, где его опять приводили всем в пример, как главу подразделения, укомплектованного самыми бестолковыми сотрудниками в пределах городской черты, и на карачки за невысокий процент раскрываемости заказных убийств, которых на участке Петренко сроду не совершалось.
Петренко вытер подошвы забрызганных грязью ботинок о девственно-чистый черный синтетический коврик и окинул печальным взором помещение.
Чердынцев, Мартышкин, дежурный сержант в форме восхитительного серого цвета, с автоматом на плече и чуть тронутыми бледно-голубой тушью длинными девичьими ресницами, чье лицо можно было бы смело поместить в музыкальную энциклопедию в качестве иллюстрации к статье “Юность Петра Ильича Чайковского”, и три “спецназовца” застыли на месте.
Только задержанный продолжал шевелиться, пытаясь оттолкнуть от себя вцепившегося аки клещ стажера.
– Что здесь происходит? – тихо поинтересовался подполковник.
– Он! – задыхающийся багровый Чердынцев ткнул пальцем в Сысоя.– Он!
– Что “он”? – Мухомор в свою очередь тоже начал наливаться краской.
– Это все из-за него…
– Вот это? – Петренко вскинул подбородок и показал на разбитое стекло.
– Да! – Майор зачем-то отдал честь, приложив дрожащую руку к непокрытой голове.
– К утру чтоб было, как раньше,– приказал Мухомор и шаркающей усталой походкой двинулся к лестнице.
– Но…, – застонал майор.
– Никаких “но”, – Петренко остановился.– Завтра проверяющий из Главка прибудет, к десяти.
– Где ж я такое стекло возьму? – На лице Чердынцева проступила растерянность.
– Забейте фанерой и покрасьте в прозрачный цвет,– посоветовал Мухомор и, погрузившись в невеселые мысли по поводу прошедшего совещания, стал медленно подниматься по лестнице.
– Перво-наперво – это костюмы. – Рогов поделился с Дукалисом мыслью насчет изменения отношения граждан к сотрудникам правоохранительной системы.
Мысль была всего одна, но она по своей глубине и обширности превосходила все высказанные Васяткой ранее.
– Ты посмотри, во что мы одеты! Это же позорище! – Рогов брезгливо оттянул двумя пальцами дешевый, криво заштопанный белыми нитками нейлон на груди пуховика у собеседника. – Жуткий китайский левак! И перья во все стороны торчат.
– Это я его чинил, – признался Анатолий. – Зацепился за что-то неделю назад, половина пуха выпала, я подушку располосовал и заново набил…
На самом деле, пуховик оперативник не обо что не цеплял.
Изделие узкоглазых мастеров швейной машинки было вспорото зубами невменяемого Плахова, очнувшегося после трехдневного запоя в пустом кабинете под вешалкой с верхней одеждой, испугавшегося нависших над ним мрачных теней и атаковавшего ближайшую путем укуса.
Бой с тенью продолжался недолго – вешалка не выдержала массы повисшего на пуховике Виктора, упала и треснула старшего лейтенанта по темечку, в связи с чем тот опять отрубился.
Разлетевшийся по всей комнате пух утащили явившиеся на шум крысы и утеплили им гнезда для своей малышни.
– Вот! – признание Дукалиса не смутило Рогова. – Мы еще и шмотки свои сами чиним. А жили б как люди – отдавали бы в ремонт! За бесплатно!
– Бесплатно – это хорошо, – мечтательно произнес прижимистый Анатолий.
Низкорослый Васятка вскарабкался на сугроб и по-наполеоновски обозрел окрестности.
– Ты чего высматриваешь?
– Тут где-то поблизости есть театр, – Рогов закрутил головой.
– И что?
– А в любом театре есть костюмерная…
– И что? – опять спросил Дукалис, потрясенный широтой образованности своего коллеги.
Сам он в свое время пробовал участвовать в художественной самодеятельности, но после первого же появления толстого “актера” на сцене, когда он перепутал последовательность реплик, отдавил ногу главной героине пьесы и уронил столик из реквизита в оркестровую яму, аккурат на голову первой скрипке, труппа под угрозой тотальной забастовки потребовала у режиссера перевести Дукалиса в гардеробщики.
– Как – “что”? Как – “что”, Толя?! – возмутился Вася. – Это ж чистый Клондайк! Костюмов – море! И все – на халяву. Так, вон он, кажется… Точно, он! Колонны, афиши…, – Рогов взмахнул короткой, но загребущей ручонкой. – Берем Андрюху и вперед!…
– Разрешите, товарищ подполковник? – Майор Соловец переступил порог кабинета начальника РУВД и почтительно остановился.
– Проходи, садись,– Петренко снял очки и положил их перед собой на рапорт группы дознавателей, в котором те просили обеспечить их безвозмездной финансовой помощью.
Посредством оной они надеялись дотянуть до следующей зарплаты.
Дознаватели сильно поиздержались, отметив в ресторанчике по соседству юбилей старейшего сотрудника отдела, к пятидесяти семи годам получившего наконец давно заслуженное звание капитана.
Банкет, как водится, закончился взаимной дружеской потасовкой, прибытием нескольких немного странноватых с точки зрения национальной принадлежности нарядов ППС [ППС – Патрульно-постовая служба], и пустыми карманами наутро, когда юбиляр со товарищи очнулся. Набранным, по примеру московской милиции, из нелегальных вьетнамских и монгольских эмигрантов патрульным были чужды хорошо известные всем россиянским выпускникам школ МВД понятия “корпоративная солидарность” и “порядочность по отношению к коллегам”.
Прибывшие менты и слов-то таких по-русски не знали…
Так что карманы дознавателей на следующий день оказались столь же пустыми, как и карманы обыкновенных граждан, попадающих в цепкие руки пэпээсников.
Коллективный рапорт содержал сто девяносто три грамматические ошибки в ста семидесяти словах текста и блистал отсутствием запятых, в результате чего смысл рапорта, и без того весьма далекий от понимания, был покрыт завесой тайны даже для Мухомора. Единственное, что понял подполковник,– это недовольство дознавателей с фамилиями Удодов, Чуков, Геков и Безродный действиями бармена, подсунувшего им водку с явной примесью керосина и жидкости для борьбы с насекомыми, и призыв привлечь наглого трактирщика к уголовной ответственности по статьям 295 [Статья 295 Уголовного Кодекса России – “Посягательство на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование”]и 357 [Статья 357 УК России – “Геноцид”]за попытку истребления находящейся под охраной государства популяции милиционеров.
В личной беседе при подаче рапорта Безродный – парламентер от дознавателей, совершенно разошелся, потерял связь с реальным миром и даже начал угрожать Петренко тем, что, в случае неоказания срочной материальной помощи мучающимся с похмелья сотрудникам, они будут вынуждены компенсировать отсутствие средств путем переодевания в форму работников ДПС [ДПС – Дорожно-патрульная служба российской Госавтоинспекции]и выходом на соседнюю улицу с целью добычи требуемой суммы “известным способом”.
Мухомор пообещал решить проблему и отправил еле державшегося на ногах дознавателя восвояси.