– Позвоните моему секретарю,– промямлил Дамский.– Она должна знать.
– А эти,– Соловец придвинул к себе рекламные плакаты,– Чушков и… Беркасов… не имеют ли они отношения к исчезновению вашего уважаемого автора?
– Это, я думаю, вы должны выяснять…,– осторожно намекнул Ираклий Вазисубанович.
– Если они авторы боевиков или детективов,– встрял очухавшийся Мартышкин,– то у них может быть опыт.
– Да-да-да,– согласился начальник “убойного” отдела.– Они детективы пишут?
– Я-то откуда знаю? – Лицо Дамского приобрело напряженное и слегка грустноватое выражение, как у какающего мопса. Сходства с этой мордатой породой собак добавляли обвисшие щечки издателя. – Я издаю книги, мне рукописи читать некогда. Для чтения есть младшие редакторы и эти… как их?… корректоры, что ли…
– Совершенно с вами согласен, Ираклий Вазисубанович,– поспешно отреагировал Соловец.– Если все читать, никакой жизни не хватит… А что насчет вот этих? – Майор осторожно ткнул пальцем в плакаты, извещающие о выходе книг про приключения “Народного Целителя”.– Может быть, вы краем уха слышали о том, что в них написано?
– Мне докладывали,– надулся генеральный директор.
– И о чем они? – через минуту молчания осведомился Соловец.
Дамский наморщил узкий лобик и попытался вспомнить, что же ему докладывали.
Но не смог.
Будучи, по его собственному мнению, последним бастионом издательства на пути рвущихся в высокую литературу графоманов, генеральный директор “Фагот-пресса” выслушивал по два десятка докладов в день и просто физически не мог помнить их все. К тому же, он с детства страдал провалами в памяти, из-за чего четырежды оставался в школе на второй год и закончил ее лишь в двадцать с гаком лет.
– Это… В общем, про воров в законе,– наконец нашелся издатель, с трудом одолевающий перед сном рассказик на полстранички в любимых им эротических журналах, целиком заменивших перегруженному работой Ираклию Вазисубановичу семейную и личную жизнь.– Сильная вещь… Не в бровь, а в глаз.
– Вот! – опять встрял младший лейтенант.– Чушков и Беркасов сговорились со знакомыми ворами и похитили автора. Чтобы самим писать продолжение этих бестселлеров… И зарабатывать миллионы. Или, даже, десятки миллионов… Или сотни… Или миллиарды…
Дамский напустил на себя горестный вид и мелко затряс головой, изображая полное согласие со словами стажера.
Хотя на самом деле Ираклий Вазисубанович предпочитал платить авторам копейки и всячески их дурить, выпуская совместно со своими иногородними партнерами – таким же жульем, как и гендиректор “Фагот-пресса”, – многотысячные “левые” тиражи, и не сообщая писателям ни истинные объемы продаж, ни реальные отпускные цены книг.
– Да! – издатель сложил руки на вываливавшемся из брюк пузе. – Вероятно, так все и произошло… Беркасову, например, я никогда не доверял. Он, знаете ли, скользкий такой типчик, с бандитами, вроде, якшается. Да и Чушков не лучше. Тот еще притворщик… Носит очки, а сам видит, как сокол…
– Ну, Ираклий Вазисубанович, тогда можно считать, что дело почти раскрыто,– заявил Соловец.– Осталось путем организации наружного наблюдения за этими двумя субъектами выяснить, где они держат писателя-заложника, а потом вызвать группу захвата…
Дотоле тихо бубнивший приемник произвольно увеличил громкость, и бодрый голос диктора популярнейшей радиостанции “Азия-минус” радостно произнес:
– А вы поменяете пять пачек обычного порошка на один грамм необычного?
Вопрос застал Дамского врасплох, и он глубоко задумался.
Из состояния прострации генерального директора “Фагот-пресса” вывел хозяин кабинета, предложивший не откладывая приступить к осуществлению операции “Слежка”, для чего Мартышкину вместе с издателем следовало отправиться к последнему в офис, взять у секретаря адреса Чушкова и Беркасова и начать их “выпасать”.
– Да-да,– промолвил Дамский и выразительно посмотрел на стажера.– Пусть приступает…
Дверь в кабинет резко открылась, и на пороге возник капитан Казанцев.
Лицо у оперативника было по обыкновению глуповато-напряженным:
– Георгич, у нас труп…
Метод дундукции
Соловец согнулся над перегородившим лестничную площадку трупом, чье лицо ему было смутно знакомо, и пощупал у покойника пульс.
Как ни странно, пульс был.
И у трупа был на редкость цветущий вид.
– Давно он тут лежит? – осведомился майор.
– Георгич, это Твердолобов, дознаватель из нашего управления,– пояснил Казанова, поднимавшийся по ступенькам вслед за начальником “убойщиков”.– Он сегодня дежурит. Труп выше этажом…
Майор переступил через начавшее дергаться и храпеть тело, так и не добравшееся до места происшествия вследствие навалившегося на полпути приступа усталости, вгляделся в темноту, где маячили фигуры двух сержантов, и повернулся к Казанцеву:
– Что-то я не пойму… Какой это дом?
– Семнадцатый.
– А разве нечетные номера относятся к нашей территории?
– По новой нарезке районов – да.– Капитан грустно покачал головой.
– Черт,– ругнулся Соловец,– раз в квартал планы меняют, а нам отдуваться…
Картографические изыски были любимым развлечением подполковника Петренко и его коллеги, начальника РУВД сопредельного Калининского района [Автор вынужден напомнить, что: все имена, фамилии, должности, звания и прочее являются выдуманными и их совпадение с реальными людьми, а также – с героями литературных, телевизионных или иных художественных произведений, могут быть лишь непреднамеренной случайностью. Это же относится и к номерам управлений, отделов и отделений милиции, и к описываемым в книге событиям].
Каждый из подполковников стремился по максимуму сузить территорию своей ответственности и подсунуть соседу самые лакомые кусочки вроде захолустных улочек, загаженных тупичков и неосвещенных скверов, где сотрудникам милиции рекомендовано появляться исключительно при оружии, группами не менее чем по три человека и, желательно, на бронированной гусеничной технике.
В результате бумажных войн отдельные переулки и даже дома регулярно меняли “хозяина”, что привносило в и без того неспокойную жизнь обитателей двух спальных районов дополнительную толику нервозности. Чем с удовольствием пользовались стражи порядка, отфутболивая заявителей к соседям и мотивируя отказы в приеме жалоб чужой территориальностью.
– Ну, что тут? – неприязненно спросил Соловец у косоглазого сержанта, присевшего на чугунный радиатор парового отопления.– Документы какие-нибудь нашли?
– Не-а,– Косоглазый перебросил вонючую “беломорину” из одного уголка рта в другой.
Единственными вещами, обнаруженными сержантами в карманах рубашки убитого, были расческа и пригоршня пятирублевых монет.
Монеты патрульные честно поделили между собой, а расческу оставили.
– Глухарь,– резюмировал страдающий от сухости в горле Казанова.– Натуральнейший глухарь… Уже расправил крылышки.
– Погоди,– буркнул майор и присел на корточки возле окоченевшего тела.
Покойный был одет весьма скудно – на нем болтались красные в белый горошек семейные трусы, зеленая нейлоновая рубашка, соломенная шляпа и плащик из прозрачного полиэтилена. Обуви на трупе не было, а в спине торчал ледоруб с примотанным к кольцу на рукояти обрывком черной веревки.
– Какое гнусное самоубийство! – на всякий случай сказал Соловец и с надеждой обвел взглядом собравшихся.
– Не прокатит, – удрученно выдохнул Казанова. – Били в спину.
– Он мог сам! – не сдался майор. – Положил эту кирку на пол, а потом – хрясь навзничь!
Капитан несогласно покачал головой.
– Как проститутку-Троцкого [Троцкий (настоящая фамилия – Бронштейн) Лев Давидович (26.10.1879, деревня Яновка Елисаветградского уезда Херсонской губернии – 21.8.1940, вилла Койакана, Мексика) – социал-демократ с 1897 г., в 1903 – 1904 гг. – меньшевик. В октябре – ноябре 1905 г. – заместитель председателя петербургского Совета рабочих депутатов (под фамилией Яновский). Был арестован и осужден на вечное поселение в Сибири, но бежал с пути следования к месту назначения. В 1912 г. организовал Августовский блок, направленный против В.И. Ленина и большевиков. В начале первой мировой войны издавал вместе с меньшевиком Л. Мартовым в Париже антивоенную газету Наше слово, за что был выслан из Франции. В 1916 г. в США издавал газету Новый мир, в которой пропагандировал свою идею “перманентной революции”. Летом 1917 г. вошел в партию большевиков как член Межрайонной организации РСДРП. В начале июля 1917 г. предостерегал рабочих от преждевременного вооруженного выступления, но, тем не менее, 23 июля был арестован Временным правительством. 2 сентября освобожден. 25 сентября избран председателем Петротрадского Совета рабочих и солдатских депутатов и внесен в список сорока кандидатов от РСДРП(б) по выборам в Учредительное собрание. Внес большой вклад в подготовку восстания в октябре 1917 г. После Октябрьской революции – нарком иностранных дел, нарком по военным и морским делам, председатель Реввоенсовета Республики, член Политбюро ЦК РКП(б) и член Исполкома Коминтерна. Участвовал во всех внутрипартийных дискуссиях. В 1927 г. исключен из партии, в 1929 г. выслан из СССР. В 1932 г. лишен советского гражданства. Находясь в эмиграции, продолжал активную политическую деятельность. В 1940 г. был убит на вилле Койакана в Мексике ударом ледоруба по голове агентом НКВД испанцем Рамоном Меркадером], – неожиданно сказал косоглазый патрульный, обнаружив недюжинные познания в отечественной истории.