Местный люд был привычен к сыру совсем иного рода – к тому, который крестьянки делали из простокваши. Старый, проверенный временем рецепт никакого специального оборудования не требовал – ставились крынки с молоком на печь, из получившейся простокваши извлекалась творожная масса, в которую добавлялась соль, и которая потом подвешивалась к потолку для вызревания. Получалось некое подобие знакомой мне брынзы. Сыр нежный и очень вкусный, но такой делают в любой провинциальной усадьбе. Старому графу же особо полюбился сыр сычужный, именно на него он и хотел сделать ставку.
Но одно дело – самому оценить новинку, и совсем другое – объяснить ее прелесть другим. И если первые продажи нового сыра были похожи на то, с чем мы столкнулись на ярмарке сейчас, то не удивительно, что покойный муж Анны Николаевны не стал продолжать дело дяди и от производства сыра отказался.
Мы привозим на ярмарку и простой, привычный всем мягкий сыр, и новый. Традиционный сыр, хоть и не очень бойко, но продается – горожане берут кто полфунта, кто фунт. А новый пробуют, морщатся и качают головами. Кому не нравится кисловатый вкус, кому – специи, что мы туда добавили.
По поводу специй у нас с Захаром Егоровичем выходит размолвка. Я люблю оригинальные сыры – с плесенью, с орехами, с паприкой. Так почему бы не попробовать приготовить именно их? Конечно, про вариант с плесенью я молчу – это слишком революционно для российской глубинки. Но почему бы не добавить перец, или, скажем, мяту?
– Говорил я вам, Анна Николаевна, что народ у нас любит простое, привычное, – укоряет он меня, когда я, прогулявшись по площади, возвращаюсь к нашей лавке.
И не возразишь – говорил. А я настояла – и на сыре с зеленью (укропом и петрушкой), и на сыре с орехами. Правда, грецких орехов в здешних магазинах найти не удалось, зато кедровых и в самом поместье оказалось сколько угодно.
– Только деньги зазря потратили на всякие приправы, – сокрушается Сухарев.
Я едва не плачу от обиды. Мы украсили наш прилавок особо, и он выделяется среди прочих. Устроили дегустацию всех сортов сыра, подготовили мёд и орехи. Но даже пробовать наш продукт решаются не все. А уж макать сырный кусочек в чашку с мёдом для большинства покупателей – и вовсе извращение.
– Да как можно соленое со сладким мешать? – изумляется дородная дама с корзинкой. Она всё-таки пробует сыр с перцем и даже вроде бы одобрительно кивает, но покупает всё-таки мягкий, знакомый.
Да, если так дела и дальше пойдут, я не только не помогу ничем настоящей Анне Николаевне, но и всё поместье по миру пущу.
Я отхожу чуть в сторону, чтобы Сухарев не заметил моего отчаяния. И почти сразу же слышу громкий голос:
– Чем торгуешь, почтенный?
У прилавка стоит солидный мужчина, одетый в добротный сюртук темно-синего цвета. И поскольку за его спиной стоит носильщик с тележкой, я сразу чую в нём покупателя нездешнего и выгодного.
– Вот, сударь, извольте – любые сыры на ваш выбор, – соловьем заливается Захар Егорович. Он, судя по всему, тоже угадывает в мужчине человека приезжего, который закупается не по мелочи. – Всё свежайшее, способное удовлетворить самый взыскательный вкус.
Мужчина в сюртуке отказывается от традиционного сыра, а вот к твердым сырам проявляет заметный интерес. Неспешно пробует каждый сорт – и с перцем, и с мятой, и с грибами, и с кедровыми орехами, и с зеленью, – сначала просто так, а потом и с мёдом.
Я замираю, ожидая его вердикта. А когда он удовлетворенно крякает, облегченно выдыхаю и тоже подхожу к прилавку. Мужчина как-то сразу признает во мне хозяйку и с достоинством кланяется. Он представляется («Константин Иванович Терешин, старший приказчик ярославского купца первой гильдии Забродина»), я тоже называю себя.
– Позвольте дать совет, Анна Николаевна, – спрашивает он, и когда я киваю, продолжает, – вам с такими сырами на подобных ярмарках делать нечего. Народ тут к яствам подобного рода непривычный. Вы свой товар в Петербург или в Москву отправляйте – там любители найдутся. А то, что на сей раз сюда привезли, я у вас куплю. У моего хозяина в Ярославле – самый крупный в городе гастроном, где как раз такие диковинки внимание и привлекают. Евсей Назарович товар и в Европе закупает, в том числе и сыры. Ну, а ежели найдете возможность свой продукт к нам в город раз в месяц привозить, то я цену за него хорошую дам. Скажем, по пуду каждого сорта?
Сделку мы заключаем быстро, и когда спустя пару часов возвращаемся домой, Сухарев поворачивает свое мнение на сто восемьдесят градусов.
– А ежели, Анна Николаевна, нам, и правда, в столицу податься? Там-то, поди, цены совсем другого порядка.
Я довольно киваю. А почему бы и нет? Побывать в Петербурге ох как любопытно!
32. Сенокос
Начало сенокоса приводит в движение всю Даниловку. На луг высыпают все – от мала до велика. Я с умилением гляжу, как ребятишки важно шагают рядом со взрослыми, и на плече у каждого – то маленькая коса-горбуша, то крохотные, кажущиеся почти игрушечными грабельки.
Косьбу по традиции начинают с лучшего хозяйского луга. Детей сюда, ясное дело, сразу не пустят. Их удел – подкосы у кустов да в оврагах. А вот ворошить сохнущую траву спустя день-другой пойдут и они.
Косы-горбуши тут называют горбушками – именно ими и косят. Лезвие у такой косы похоже на серп, а ручка короткая, и косарю приходится сгибаться при каждом взмахе – горбиться.
В наше время такие косы тоже еще в ходу, но используют их разве что на подкосах в тех местах, где другой косой не размахнуться. А здесь это – повсеместная практика.
Косы-стойки тут тоже известны, но слишком дороги, и в Даниловке до моего прибытия не водились. Да что говорить про не самое богатое провинциальное поместье, если даже на уездной ярмарке ни одного экземпляра косы-стойки мы не нашли, и мне пришлось отправить за ней Сухарева аж в Вологду. И снова управляющий ворчал и сетовал на расточительность хозяйки. Дескать, и чем же мне привычные-то косы не приглянулись? Испокон веков ими косили и нужды не знали.
Но я уже настолько привыкла к его сомнениям и скупости, что почти не обращаю на это внимания. Вон и против плуга он возражал, а теперь сам признал – хорошо, дружно рожь взошла на вспаханных им полях.
Кос-стоек из Вологды он привозит аж пять штук – я велела ему потратить на них все деньги, какие дала. Но от комментария всё-таки не удерживается:
– Не в укор вам, Анна Николаевна, а исключительно с радением о хозяйстве – у нас в Даниловке, поди, все коровы столько-то не стоят.
Насчет коров у меня тоже есть кое-какие мысли. Даниловское стадо нуждается в добавлении свежей крови, и если дело с продажей сыра наладится, то вырученные деньги хорошо бы направить на покупку породистого быка-производителя и нескольких молодых коров. Но пока я это не озвучиваю – к прогрессу нужно привыкать постепенно. Нам бы с косами разобраться.
К любому новому инвентарю привыкнуть нужно, а никто из здешних обитателей косу-стойку прежде не то, что в руках не держал, а даже не видал. Сама я отлично с ней управляюсь, но если я сама выйду на луг и начну показывать все ее преимущества, боюсь, меня примут за сумасшедшую. Барыня на сельхозработах – мыслимое ли дело?
Хотя научить крестьян хотя бы основам обращения с такой косой всё-таки нужно, и мне приходится сказать, что я с детства каждое лето проводила в поместье дядюшки, где такие косы как раз были в ходу. Сухарев в ответ на это с сомнением качает головой, но всё-таки рачительность в нём берет верх над скептицизмом. Раз уж инструмент куплен, так не в сарае же ему лежать. Более того, Захар Егорович решается сам под моим чутким руководством осваивать новое орудие труда.