Я вспомнила занесенный снегом лес. И волчий вой. И вилы, что держал в руках Кузнецов. И мне снова стало страшно. Сумеет ли Анна Николаевна добраться до поместья?
Но даже если она доберется, что она увидит там, в Даниловке? Ветшающую усадьбу, голодных крестьян. А значит, всё то, что я делала эти месяцы в поместье, окажется зря? И не будет никакого сырного завода. И конной косилки. И ватных палочек.
Думать об этом было невыносимо, и я предпочла переключиться на альтернативные возможности.
Вариант второй. В двадцать первом веке с момента моего перемещения прошло столько же времени, сколько и в девятнадцатом. А значит, я оказываюсь там, где была бы сейчас, если бы никакого перемещения не было вовсе.
А Анна Николаевна оказывается в поместье, рядом с Глафирой Дементьевной, и всё то, что я сделала в Даниловке, не пропадает втуне. Правда, у настоящей графини Даниловой сложности возникнут всё-таки могут. И Сухарев, и Назаров, и Варя со Стешкой, и остальные слуги не знали другой графини, кроме меня. И хотя Черская говорила, что мы с ней очень похожи, различия между нами всё-таки есть. Как объяснит их всем тетушка? Что скажет в оправдание того, как переменилась Анна Николаевна? Разве что велит племяннице сказаться больной и уложит ее в постель, а потом изменения во внешности спишет на последствия болезни.
А вот что всё это время делала графиня в двадцать первом веке? Сумела ли приспособиться к тому, что ее внезапно окружило? Мне в этом отношении было проще – я про девятнадцатый век многое знала из книг, фильмов и уроков истории, а вот она о нашем времени не знала ничего. А учитывая те изменения, что произошли в мире за полтора столетия, от этих перемен можно было тронуться рассудком. И не обнаружу ли я сейчас себя в сумасшедшем доме?
Такая перспектива тоже показалась мне ужасной. Но, возможно, я недооцениваю Анну Николаевну, и она, будучи всё-таки ведьмой, сумела проявить характер. Вот только без посторонней помощи ей было никак не обойтись. У меня в девятнадцатом веке была хотя бы тетушка. А кто мог помочь ее сиятельству? Подруга Лида? Это вряд ли. После того собрания она наверняка побоялась бы показаться мне на глаза.
И я снова, уже в который раз прониклась жалостью к своей тезке, ощутив отчаяние и страх, которые, должно быть, ощущала и она сама. Так что этот вариант был едва ли лучше первого.
Вариант третий – самый непредсказуемый. Что, если мои действия в прошлом запустили какой-то неведомый механизм, который изменит и будущее? И гибель Паулуччи в девятнадцатом веке уже привела к необратимым последствиям? Кажется, это называется эффектом бабочки.
Обдумать этот вариант я не успеваю – потому что, открыв глаза, обнаруживаю себя в знакомой обстановке.
52. Настоящая графиня
Большая комната с книжными шкафами вдоль одной из стен. Украшенная изразцами печь, сложенная когда-то руками отца. И мягкое кресло рядом с ней.
На мне – то самое нарядное синее платье, в котором я была на собрании акционеров. А на шее – сапфировое колье.
Мне кажется сначала, что ничего не изменилось – как будто я просто вернулась домой после того приснопамятного собрания. И я даже ловлю себя на мысли о том, а было ли вообще это путешествие во времени, или оно всего лишь – плод моего воображения?
Но потом взгляд останавливается на лежащей на столе книге. «Настройщик» Дэниела Мейсона. Но у меня никогда не было такой книги!
И за окном – совсем не зима!
А еще я слышу чьи-то голоса. Мужской кажется мне знакомым, но от волнения я всё-таки не могу определить, кому он принадлежит. А вот женский я точно слышу в первый раз.
Разговор идет на кухне. На моей кухне! Но кто эти люди, и что они тут делают? Меня уже ничем не удивить, но напугать всё-таки можно, и я на всякий случай тянусь к стоящей у печи кочерге. Но руки дрожат, и кочерга с грохотом падает на пол.
Голоса стихают, зато теперь я слышу шаги – и они всё ближе и ближе. Дверь распахивается.
На пороге – мужчина и женщина. И если женщина мне не знакома, то мужчину я узнаю без труда.
– Павел? Ты что тут делаешь?
Паша Лагунов – одноклассник, друг детства, коллега. Единственный, кто тогда, на собрании, меня поддержал.
– Аня? – неуверенно переспрашивает он и смотрит на меня так, как, наверно, смотрел бы на привидение, вздумай оно показаться ему на глаза. – Анька, ты вернулась?
Через секунду он оказывается уже рядом со мной, хватает в охапку, кружит по комнате. А я уже плачу от радости, потому что Пашка – один из немногих, кого я рада встретить, вернувшись домой.
Наконец, он ставит меня на пол и оборачивается к девушке, которая всё еще стоит у дверей.
– Нюра, иди сюда! Давайте я вас, наконец, познакомлю!
Нюра???
Девушка примерно моего роста и моего телосложения. Волнистые волосы до плеч. Одета в футболку и джинсы.
В ней нет ничего, что наводило бы на мысль о девятнадцатом веке, и всё-таки я понимаю, что это она – графиня Данилова!
Мы долго смотрим друг на друга – внимательно, оценивающе.
А всё-таки она неплохо вписалась в эту обстановку – кажется, я беспокоилась о ней зря. Но знает ли Лагунов, кто она такая? И как они вообще познакомились?
– Может, мне кто-то объяснит, что здесь происходит? – тихо спрашиваю я.
Они переглядываются, а потом Пашка говорит:
– А мы думали, это ты нам объяснишь!
– Ты не представишь мне свою знакомую, Паша? – ужасно глупый вопрос, но от ответа на него зависит степень моей дальнейшей откровенности.
Теперь Лагунов смотрит на меня с растерянностью.
– Это – Анна Николаевна Данилова. А ты, Ань? Где ты была всё это время?
Он ничего не говорит ни про графиню, ни про девятнадцатый век. Словно тоже еще не решил, стоит ли мне доверять. Но мне уже достаточно его ответа, и я выдыхаю:
– Раз уж вы оказались у меня дома, то, может быть, напоите меня чаем?
Мы идем на кухню, садимся за стол. Данилова ловко и красиво расставляет чашки, достает из шкафа вазочку с печеньем и конфетами, а из холодильника – масло и сыр, нарезает хлеб.
– Паша, кто такая Анна Николаевна, – я смотрю ему прямо в глаза.
Рука Даниловой, держащая чайник, вздрагивает, и несколько капель падают на скатерть. А Лагунов, наконец, понимает, что я от него хочу.
– Ань, да ты, надеюсь, и сама должна знать, – но мой взгляд требует ответа, и Пашка бурчит: – Да, вроде как, графиня. Слушай, давай уже без этих экивоков! Сама ты еще ни на один вопрос не ответила.
Упрёк справедлив и я, сделав глоток из чашки, киваю:
– Я вам всё расскажу. Только сначала – вы.
– Давайте я начну, – медленно, напевно говорит Данилова. – Кто я такая вы, Аня, наверняка и сами знаете. Простите, что заняла ваше место. Так получилось. У меня не было выбора. Я просто оказалась тут. А Паша…, – тут голос ее срывается, – Паша мне очень помог.
Лагунов, не стесняясь меня, берет ее дрожащую руку в свою, и девушка отвечает ему благодарным взглядом. Кажется, если я доверю рассказ им двоим, то он займет всю ночь, и потому я решаю немного их подтолкнуть.
– Вы ехали с графом из Москвы в Даниловку. Был поздний вечер, зима. На вашу карету напали.
В ее глазах появляется ужас.
– Да! Всё было именно так. Графа убили прямо у кареты. А я пыталась убежать. Но снег был глубокий, и я скоро выбилась из сил. Меня догоняли – я слышала чье-то дыхание за спиной. А потом… Потом я оказалась здесь – в той самой комнате, где сейчас появились вы.
– Рядом с маркизом Паулуччи, – подсказываю я.
Кулак Лагунова резко опускается на стол.
– Я должен был задушить его собственными руками!
В его голосе – ненависть, которую мы с Нюрой вполне можем понять. Но я теперь, когда маркиза уже нет, кажется, могу говорить о нём почти спокойно.
– Что он от вас хотел, Анна Николаевна?
Ее лицо искажается судорогой.
– Он хотел, чтобы я стала его женой.