53. Рассказ Анны Николаевны
Я почти представляю себе эту сцену: темный маг и его жертва – напуганная, ничего не понимающая и оттого кажущаяся легкой добычей.
– Он хотел этого еще там, в девятнадцатом веке. Но я слишком хорошо понимала, какой он страшный человек! Он был замешан в пропаже моей подруги, и я знала, что должна держаться от него подальше. Но здесь это было невозможно! Он сказал, что переместил меня на сто шестьдесят лет вперед. Сначала я не поверила ему. Но он показал мне то, что меня убедило – телевизор, телефон, электрический чайник. Тогда я еще не знала, как это всё называется, но была сражена. Впрочем, сперва я еще цеплялась за соломинку – ведь он был магом, а значит, мог показывать такие фокусы. Но потом он вывел меня на улицу – там всё было другим! И на мне была не моя одежда! – она будто снова переживала всё это, и Павел опять сжал ее руку своей. – Он сказал, что поменял нас местами – меня и вас. И что если кто-то узнает, что я – не настоящая Анна Александровна, то я окажусь в тюрьме. Он предложил мне уехать вместе с ним. Сказал, что сделает мне фальшивые документы и ото всех защитит. Но он не смог бы защитить меня от себя самого!
– Вы – молодец! – говорю я – и это искренне. – Вы сумели ему противостоять!
Я еще не знаю, что у них случилось, но я вижу, что она – справилась, она смогла. И справилась не только с Паулуччи, но и с тем, что ее теперь окружает. В ней уже нет ничего от барышни девятнадцатого века. Стильная прическа, смуглая от загара кожа, красивый маникюр на руках.
– Это получилось не сразу. И без Паши я бы не справилась. Когда мы вернулись в дом, маркиз стал расстегивать мое платье. Я вырвалась и закричала. А Павел…
– А я тогда как раз поднимался на крыльцо, – хмуро продолжил Лагунов. – Шел извиниться за то, что не помог тебе на собрании. Хотел хоть как-то поддержать. А тут это – его сиятельство! Ну, я и врезал ему по морде. А потом уже только разобрал, что кричала не ты, а Анна Николаевна.
– Он меня сначала за умалишенную принял, – теперь Данилова уже улыбается. – Да и любой бы принял. Разве можно поверить в такой рассказ?
– Ага! – уголки Пашкиных губ тоже устремляются вверх. – Ты тогда плакала и всё спрашивала, какой сейчас год.
– И всё-таки ты поверил! – восхищаюсь я.
Сейчас это уже другой Лагунов – не такой, каким я его знала прежде. И эта перемена ему ужасно идет.
– А захотелось почему-то поверить, – словно сам себе удивляясь, говорит он. – Хотя я долго еще к Нюре присматривался. Но ее так пугало всё, что для нас было обычным, повседневным, что сыграть такое было невозможно.
– А Паулуччи? – напоминаю я. – Неужели он так просто отступил?
– Конечно, нет, – качает головой графиня. – Он вернулся на следующий же день – снова угрожал. Говорил, что заявит на меня в полицию или снова переместит во времени – только не домой, а куда-нибудь дальше. Но почему-то не переместил.
Сначала мне тоже кажется это странным. А потом я догадываюсь, почему он оказался на это не способен – вряд ли у него было два сапфировых колье. А отыскать новый достаточно крупный сапфир было непросто даже для настоящего мага. Представляю, как он жалел, что отдал мне это колье!
– А в полицию он Нюру сдать не мог, – добавляет Пашка. – Не хотел привлекать к себе внимание. Так и крутился рядом всё это время.
– А Паша меня одну уже не оставлял, – почти с гордостью говорит Данилова. – Он и работу из-за меня бросил.
Лагунов смущается:
– Да ладно, я всё равно не смог бы больше там работать.
– Ты ушел из «Даниловского молока»? – ахаю я. – А как у них дела? Что новый директор?
Это не самое главное, что я хочу узнать, но вопросы сами срываются с губ.
А Пашка усмехается:
– Да я уже опять туда вернулся. Не поверишь – как раз директором. На прежнего-то, того, который вместо тебя пришел, уголовное дело завели – они тут с Екимовым таких дел наворотили, что уже не отвертятся. Народ-то, что против тебя голосовал, быстро одумался – как только у самой реки участки под коттеджи отводить стали. Хорошо хоть построить там ничего не успели. Теперь-то суд уже признал все сделки незаконными. А дорогу этим летом мы и сами заасфальтировали – безо всяких сторонних инвесторов. Люди-то тебя хотели просить вернуться, но только тебя уже в Даниловке не было.
– Так, подождите, а Анна Николаевна здесь под моим именем жила? И что, никто не заметил, что она – это не я?
Мне кажется это невероятным. Ладно, там, в девятнадцатом веке никто в Даниловке не знал настоящую графиню. Но те, рядом с кем я жила больше двадцати лет, вряд ли могли бы ошибиться.
– Нет, мы же эти полтора года не в Даниловке были – мы с Нюрой уехали сразу же, как только я понял, что к чему. Не могла она тогда никому тут показаться. Я думаю, если бы всего этого не случилось, ты бы уехала отсюда и сама. Так что никто не удивился, что после их предательства ты в город подалась. Мы в Ярославль уехали, я там работу нашел. А Нюра да, с твоими документами была. Но в городе мы ни с кем из знакомых вовсе не встречались. Ты не думай только, что мы что-то дурное себе позволяли! Сначала ничего такого не было!
Анна Николаевна мило краснеет, и я понимаю – сначала не было, а теперь есть. И никакие светские условности, с детства привитые тетушкой, не удержали ее, когда она по-настоящему влюбилась.
А мне становится грустно. Невольно вспоминаю Вадима. В отличие от графини, я зачем-то свои чувства сдержала.
54. Решение
– Мы пожениться хотели, – Павел смущается и сам. – Но только не могли. Это же был твой паспорт, не Нюрин.
– Но сейчас вы вернулись сюда. И что же – никто не понял, что Анна Николаевна – это не я?
Мне даже немного обидно.
– Да Нюра старается ни с кем не общаться. Лида в прошлом году в Краснодарский край переехала. А остальные списали всё на смену прически. К тому же я исподволь показывал ей всех наших односельчан, так что она знает, кого и как зовут, и кто кем кому приходится. Да и похожи вы ужасно, ты не находишь?
И да, это на самом деле было так! Не случайно же там, в девятнадцатом веке Паулуччи всё-таки поверил, что я – это она!
– А может быть, я ваша прапрапрабабушка? – предполагает графиня. Она тоже рассматривает меня с большим интересом. – Я бы, пожалуй, этому не удивилась.
Я смеюсь. А что? Могло быть и такое!
Теперь уже я рассказываю им свою историю. Про поместье, про Петербург, про свой нехитрый бизнес. А когда я говорю про Глафиру Дементьевну, Нюра всхлипывает.
– Я так по ней скучала! Только по ней одной!
Когда в рассказе я упоминаю Паулуччи, Павел снова мрачнеет.
– Ты представляешь, Аня, он ведь недавно снова тут появился? Мы же думали, он уже отстал от нас. В Ярославле он нас не нашел, вот и подумали, что он понял всю тщетность своей затеи и больше нас не побеспокоит. А только мы в Даниловку этим летом вернулись, как он снова на пороге нарисовался. Опять грозился всё про Нюру рассказать.
– И что вы сделали? – любопытствую я.
– Снова с лестницы его спустил, – басит Пашка. – А с месяц, наверно, назад он еще раз пришел – деньги и драгоценности какие-то стал мне предлагать – только чтобы я от Нюры отступился. Мы в комнате как раз находились – он прямо у печи стоял. И вдруг – ты не поверишь! – словно растворяться стал в воздухе. Несколько секунд – и будто не было его вовсе! Жуткое было зрелище. Должно быть, напугать нас хотел, раз подкупить не удалось. С тех пор мы каждый день его ждали. И когда ты сегодня кочергой загремела, на него подумали.
Но хотя бы в этом вопросе я могла их успокоить, что и сделала, рассказав о кончине Паулуччи и сожжении его дневника.
– Это ж сколько тайн всяких сожжено было, – почти с сожалением говорит Лагутин.
Но Нюра качает головой:
– Страшные это были тайны, Паша! А в руках дурного человека эти записи ничего бы хорошего не принесли.
Чай уже допит, печенье съедено, и мы рассказали друг другу почти всё, что случилось за это время. Вот только к главной теме мы так и не решаемся подойти.