— Но ты не Цезарь. Ты…
— Я знаю, кто я. И я всю жизнь старался работать на имя, а не его заставлять работать на меня. Я не привык, понимаешь?
— А понимаешь ты, что это плохо кончится? Она уже досыта наелась всех наших заморочек голубых кровей, она считает, что аристократы — это такие тихие психи, с которыми лучше не иметь дела, она тебе верит и только на тебя смотрит, а потом вдруг выяснит, что ты…
— Ви? А может, все обойдется?
— Тогда ты совсем не знаешь Сью. Она гордая. И немыслимо честная. К тому же она тебе верит, как верят только Господу Богу, а ты скрываешь от нее даже свое имя. Да она мгновенно уйдет!
— Я скажу. Скажу, не смотри на меня так. Сегодня скажу. Или завтра.
— Майкл!
— Сегодня. Клянусь.
— Майкл?
— Что, птица?
— А откуда у тебя этот шрам на груди?
— От верблюда.
— Я серьезно. И еще тот… ну там, где сейчас не видно… Ты какой-то битый весь.
— Били много, вот и битый.
— Хулиган?
— Нет. Хулиганом не был. Не довелось. Солдатом был, спасателем был, проводником в джунглях был, а вот хулиганом не был.
— Ну и хорошо. А когда это ты был солдатом?
— Давно. В двадцать лет завербовался в Иностранный легион.
— Так ты был наемником?
— Ну да. Немножко. Две войны всего. В Африке и еще в Африке.
— Ты тогда захотел бегать с масаями?
— Нет, тогда я хотел в основном от них удрать. Но Африку полюбил именно тогда. Не прыгай у меня на животе, это не трамплин.
— А ощущения похожи.
— Сейчас ты допрыгаешься, и у меня начнутся совсем другие… ощущения!
— Нельзя, люди смотрят. А кем ты еще был?
— Да всеми понемножку. Конюхом на ипподроме, нырял с аквалангом, пожарным был, даже в больнице немножко работал…
— Это там ты научился так хорошо за больными ухаживать?
— Гм… нет. Это, видишь ли, была психболь-ница. Там требовались крепкие ребята с железными нервами и без моральных принципов. На тот момент я вполне подходил. Но проработал недолго. Всего три месяца.
— Майкл? А почему ты так много всего успел, а некоторые за всю жизнь ничего не успевают? От чего это зависит?
— Наверное, от характера. Еще от семьи. Мне всегда хотелось что-то доказать. Что я самый сильный, самый ловкий, самый умный, что в десять лет могу то, чего другие не могут в двадцать… Глупость, конечно, но с возрастом это не прошло. Зато мир повидал.
— И все умеешь! Правда, Майкл, я думаю, нет того, чего ты не можешь. Это же замечательно. Все эти лорды и пэры тебе в подметки не годятся!
— Гм… Понимаешь, они тоже разные бывают, лорды и пэры…
— Насмотрелась я на них, хватит. Нет, Ви и сэр Эгберт хорошие люди, но ты сам понимаешь, о чем я. Мы для них все равно из другого мира. И не спорь. Мы и есть из другого мира.
— Сью, ты сноб!
— Нет! Я же их не осуждаю. Просто… когда с детства все есть, не к чему стремиться. Разве Ви так уж мечтала об этом круизе? Да она в них с детства шастает, мир видела вдоль и поперек. А для меня это событие. На всю жизнь память. А ты? Разве какой-нибудь герцогский сын по доброй воле наймется в солдаты? Или конюхом на ипподром?
— Ну, вообще-то…
— Нечего говорить! Ты их защищаешь исключительно назло мне. Да ну их в болото. Пошли купаться?
— Сью…
— Что, Майкл?
— Я тебя люблю.
— А меня без тебя просто нет…
— Дядя Эгберт, я не знаю, что делать. Я пытаюсь навести ее на разговор, а она не желает слушать.
— Майк, сынок, я рекомендую старый солдатский метод. Говоришь правду в кратких, но четких выражениях, потом хватаешь, прижимаешь к сердцу, покрываешь поцелуями. И все.
— Я не успею. Она убьет меня раньше.
— Прекрасная смерть. Но она не убьет. Она тебя любит. Не знаю, за что, но любит без памяти. Уж поверь моему опыту. Я трижды был женат, всегда по любви.
— Дядя Эгберт, а если все оставить до прибытия, а там я ее сразу повезу в наш дом в Лондоне…
— Вот этого не надо. В Вест-Энде свой кодекс чести. Это ее оскорбит еще больше. Малыш, слушай старших. Запомни алгоритм: говоришь, хватаешь, прижимаешь, покрываешь… Осечки не будет.
— Добрый вечер, моя дорогая! Вы стали совсем красавица. Такая загорелая, веселая!
— Здравствуйте, леди Уимзи. Извините, я ищу…
— Неразлучны, совершенно неразлучны! Прелесть. То-то радость будет старику.
— Вы имеете в виду…
— Ну, разумеется, я про отца вашего Ромео. Хотя он у вас, скорее, Отелло. Так отделать беднягу Фоулса… то есть, я хотела сказать, этого негодяя. Да, а вот старик будет рад. Да и кто не рад? Все-таки ваши фамилии связывает такая давняя и славная история. Всего одна война — но какая! И столько браков — но каких!
— Леди Уимзи, я не совсем понимаю, какая война?
— Ох, душечка, ну Алой и Белой Розы, разумеется! Йорк против Ланкастера! Ах, прелесть, как люблю романы про те времена. Такая любовь, такая страсть, такие мужчины… Вы что-то бледненькая. Вон идет ваш баронет, а я-то, дура, приняла его за хулигана…
— Да уж. Я тоже хороша. Пойду посижу. Не говорите ему, что видели меня…
Сью заперлась в каюте до вечера, а на стук не отвечала. На ужин она не явилась, Майкл выходил из себя, а Вивиан тревожно хмурилась. После ужина Майкл поспешил к себе в каюту. Войдя, он остолбенел.
Сью сидела посреди каюты на стуле, очень прямо, и смотрела на него. Драные на коленках джинсы, футболка, бело-розовые смешные кроссовки, бандана на голове. Огромные сухие глаза, стальные, безжалостные и безрадостные.
— Птица, куда ты пропала? Я тебя обыскался.
— Трахаться хотелось?
— Что? Ты чего, Сью?..
— Ничего. Просто спрашиваю, зачем искал. Больше вроде незачем.
— Сью, что случилось?
— Ничего не случилось. Англии берег родимый стынет вдали за кормой. Вернее, перед носом.
— Ну да, но я не понимаю…
— Я тоже не понимаю. Не понимаю, почему голубая кровь дает право унижать и обманывать других людей. Не понимаю, почему швея или кузнец, проработавшие всю жизнь не разгибая спины, хуже, чем ленивые олухи с родословной длиною в километр. И еще я не понимаю, как ты, на себе испытавший столько всего в жизни, мог оказаться таким же ограниченным, тупым, лживым и себялюбивым придурком!
— Сью!
— Я — Сьюзан Йорк! Меня воспитали три монашки, глухой садовник и супружеская пара, которым Бог не дал своих детей. Я горжусь ими и умру за них, и каждая капля их алой крови мне дороже ведра вашей голубой, господин баронет, Майкл Ланкастер, грубиян и нахал, трусливо прятавшийся под чужой фамилией. Конечно, Ланкастеру зазорно спать с девкой из приюта! Да еще после той сомнительной истории. Ты ей тоже не сказал своей фамилии, верно? А она узнала и решила слупить с тебя денег. Не бойся, на этот раз все обойдется. В Вест-Энде, как и в Вестминстере, есть шлюхи и негодяи, обманщики и дураки, но отнюдь не все. Прощай, Майкл Ланкастер, и будь проклят.
С этими словами Сью поднялась со стула и вышла из каюты. Майкл остался стоять, неподвижный и бледный.
10
До самого прибытия Сью не выходила из своей каюты. Написала два небольших письма, оставила их стюарду Мартину, потом подхватила чемодан и сумку и крадучись пробралась на палубу. Ее немного мучила совесть, что она так и не попрощалась с капитаном, но мистер Арчер оказался здесь, и девушка облегченно вздохнула. Осенний воздух был свеж и чист, хотя из порта уже тянуло привычными запахами рыбы и смолы, мазута и разогретого железа лебедок.
— Мистер Арчер! Я так рада, что успела попрощаться. Огромное вам спасибо. Я никогда в жизни не забуду это путешествие.
— Спасибо и вам, мисс Сьюзан. Я надеюсь, что очень скоро все-таки свожу вас в настоящий кругосветный круиз. Вы одна из самых очаровательных пассажирок «Королевы Виктории». А почему вы одна и здесь? Мистер Беннет…
— Они там все собираются, а мне не терпится попасть домой. Я побегу на третью палубу, а вы им ничего не говорите. Все равно мы скоро встретимся… в Букингемском дворце. Счастливо вам, капитан! И спасибо еще раз.