— Материнский инстинкт, — сказала я, — она ждала этого всю жизнь.
— Перестань! — горько прервал меня Арсений. — Никакого такого инстинкта не существует. Это миф. Посмотри на мою мать, например. Она родила меня бездумно, и всю жизнь обо мне заботились другие люди. Её так называемый инстинкт проснулся, когда ей стукнуло сорок пять, а в моей жизни появилась женщина, которую она вдруг посчитала своей соперницей. И ты знаешь, во что это вылилось. Так что оставь пожалуйста.
— Это крайняя, извращённая сторона того же инстинкта! — настаивала я. (Он поморщился.) — И, потом, может Ника права? Может быть, действительно всё обойдётся. Речь всё-таки идёт о её здоровье. Может быть, она чувствует то, что никакими анализами определить невозможно.
— Это позиция слабых — отрицать очевидные факты, — сказал Арсений. — Я больше верю в реальные показатели анализов, чем в чьи бы то ни было ощущения. И если её можно спасти, то только применив все последние достижения медицины в этой области.
— Чего ты ждёшь в этой ситуации конкретно от меня?
— Ей, перед второй, главной операцией, срочно нужна химиотерапия. Она отказывается наотрез. Из-за беременности. Не поддаётся ни на какие ультиматумы врачей. Ни на мои уговоры.
— Ты думаешь, она послушает меня?
— Не знаю. Я в отчаянии. — Он прикусил губу, видимо, чтобы сдержать слёзы. — Может, ты найдёшь аргументы, которые на неё подействуют? Которых не нашёл я?
Это был крик отчаяния. Попытка уцепиться за соломинку. А у меня, как видимо и у всех нормальных людей в момент трагического известия, сработал тот же самый инстинкт самозащиты — сначала не поверить страшным фактам, а потом попытаться их передёрнуть. Мне нужно было время, чтобы переварить всё услышанное. Чтобы понять, какой ад сейчас творится в душе Арсения. И, к тому же, я не представляла, что могу сделать в этой ситуации? И нужно ли? А вдруг, действительно всё обойдётся? В такие моменты гораздо удобнее быть «слабой».
На следующий день была суббота, и мы решили поехать погулять в парке Сан-Клу, который находился практически напротив моей булонской квартиры. Вчетвером, вместе с Машкой, которой договорились ничего не рассказывать ни о болезни, ни о беременности Ники.
Была середина октября. День выдался удивительно солнечным для этого времени года. Всё полыхало красками. Парк с его каскадами, фонтанами и ошеломляющей цветовой гаммой листвой; осеннее красноватое солнце, просвечивающее через голубовато-розовую дымку воздуха, и панорама города-мечты, просматриваемая с террасы парка почти до Монмартра. И даже белые статуи греческих богов и богинь удивлённо взирали на это, последнее перед долгой зимой, буйство красок.
Мы гуляли по дорожкам этого лесопарка, щедро начинённого персонажами нескольких веков французской истории, а также наших знаменитых соотечественников, разглядывали отдыхающих с детьми и собаками и светски перебрасывались ничего не значащими фразами.
Я никогда ещё не видела Нику такой красивой, как в этот день. Она немного похудела, чуть округлившийся живот был заметен только очень внимательному или заинтересованному глазу, была бледна, но в её облике появилось нечто воздушное, неземное, как в мадонне, внемлющей ангелу, принесшему благую весть, с картины итальянского кватроченто. Взор её, казалось, был повёрнут внутрь себя, как будто она всё время к чему-то прислушивалась, движения стали более плавными, а тембр голоса на порядок ниже — и в нём появилась магическая хрипотца. Она улыбалась чуть таинственной улыбкой, как человек, знающий нечто, скрытое ото всех остальных, но не собирающийся ни с кем этим делиться. И всё время держала Арсения за руку, как бы опасаясь потерять этот физический контакт даже на мгновение.
Глядя на них в этот день, я думала, что моя безнадёжная погоня за совершенством завершилась наконец победой. Невозможно было поверить, что эти двое существовали когда-то отдельно. При этом разговаривали они между собой мало, обменивались короткими взглядами и обрывками фраз ведущегося между ними постоянно какого-то главного разговора.
Со мной и Машей она была чрезвычайно приветлива, но, в то же время, вела себя несколько отстранённо. У Машки, которая не умела ещё скрывать своих чувств, на лице появилось выражение растерянности, смешанного с лёгкой обидой. Она так ждала встречи со «своей» Никой! Так надеялась на продление их летнего сообщничества! И вдруг эта непонятная отстранённость!