— Вы знаете, у моего мужа замечательный винный подвал, — перескочила вдруг на другую, явно более интересную для неё тему, замковладелица, — у него там редчайшие вина! Я буду рада, если вы приедете к нам в гости. Я обожаю собирать интересных людей, — обращалась она при этом исключительно к очкарику, демонстративно повернувшись спиной к «бедному художнику».
— С удовольствием! — немедленно и с явным энтузиазмом откликнулся близорукий херувим. — Хорошие вина — моя слабость. Их нужно запретить пить!
— То есть как? — удивилась барышня. — А что же с ними тогда делать?
— Их можно только вкушать!
— Это точно! — обрадовалась та. — Я уже полподвала откушала!
— А вы сами чем занимаетесь? — вежливо поинтересовался заведующий литературной частью, любитель дорогих вин.
— Я — арт-дилер! — изрекла девица с апломбом.
— Звучит почти как арт-киллер, — пробормотал за её спиной обиженный художник. И добавил в пространство: — Сколько же паразитов вокруг нашей профессии!
— Эти паразиты вас кормят! — снисходительно бросила ему через плечо арт-диллерша.
— Ну, уж нет! Это мы вас кормим… клещей! — припечатал художник.
Я отошла, насладившись сценкой. Ко мне подошёл хозяин дома и, сделав «значительное» выражение лица, взяв за локоток, подвёл к «главному» гостю. Тот в этот момент излагал желающим что-то на тему «основного принципа» современного искусства, утверждая что им является его «медиапригодность».
— Нужно всегда быть приверженным великим принципам — это позволяет лгать с чистой совестью! — провозгласил он.
— А это наша новая Бернарда Шоу — прошу любить и жаловать, — представил меня хозяин. — Утверждает, что ты её любимый режиссёр, — добавил он с явной насмешкой.
Я почувствовала, что краснею. Ничего такого я, естественно, никогда не утверждала, в театре его никогда не была, и имя его мне ничего не говорило.
Это был полный, несколько одутловатый человек с хитрым и умным прищуром маленьких, но очень цепких глаз и с зачёсом поперёк обоих полушарий, чтобы скрыть лысину (представляю, как он у него вставал дыбом от малейшего дуновения). У меня, кстати, есть целая теория по поводу откровенно лысых и вот таких «стесняющихся» — это, как если бы человек невысокого роста всё время ходил на цыпочках.
Он осмотрел меня откровенно оценивающим взглядом, как будто я была коровой, которую ему предлагали купить, и, видимо оставшись доволен увиденным, улыбнулся мне многозначительно.
— И что же вы пишете? — спросил он вальяжным тоном.
— Пьесы… для театра, — ответила я глуповато. — А какой спектакль вы привезли сюда? — поспешила я сменить тему.
— «Чайку», — сказал он как нечто само собой разумеющееся.
— О, господи! Опять «Чайку»! — не выдержала я. — Ну сколько же можно!
— А что вы хотите? У них здесь рефлекс, как у собаки Павлова — русский театр, значит Чехов. А если современный русский театр, значит «чернуха». Вы пишете чернуху?
— Нет, — честно ответила я.
— Ну, в крайнем случае, комедия. Причём, обязательно дурацкая. С паданием со стульев, тортами в лицо и переодеваниями мужчин в женщин и наоборот. Комедия положений, называется, — просветил он меня. — Вы пишете комедии?
— Нет, — ответила я обречённо.
— Ну вот видите! — он состроил гримасу. — А деньги-то у вас есть? Потому, что если есть деньги, неважно, что вы пишете. Поставим хоть медицинский справочник.
Я набрала в лёгкие воздуху.
— И денег у меня нет. А если бы и были, то не дала бы. А если бы и дала, то уж точно не вам. Быть циником — не значит автоматически быть великим, — добавила я, как мне показалось, убийственно саркастически. — Спасибо за содержательную беседу, — сказала я и отошла.
Опять фиаско! Всё-таки это совершенно две разные профессии — создавать и продавать (а уж тем более, созданное тобой лично). Мало кому удастся овладеть в равной степени обеими, успокоила я себя. А, может, прав мой муж, говоря, что глядя на меня, невозможно поверить, что я способна сотворить что-нибудь стоящее.
— Тебе каждый раз придётся доказывать, что наличие длинных ног не обязательно является первичным признаком идиотизма.
Мой муж говорит, что неврозы шьются на заказ. И Ксения была этому неопровержимым примером.
Я понимала, что она не звонит мне вполне сознательно. Видимо, решила таким образом наказать за мои неуклюжие попытки сказать ей правду. Она, и не без основания, понимала, что я в этой истории не на её стороне.