И вот почти рядом светлая поляна подле деревни. Может и дом стариков его мелькает меж деревьев. Ещё совсем немного.
Но тут чувствует Василий, как что-то хватает за ноги нагие. Падает молодец на землю. Впивается он в неё ногтями. Но тащит его сила не преодолимая в лес обратно. И голос яростный гремит в его ушах:
– Думал, упущу я тебя? Думал, дам уйти так просто? Нет, Василий сын Ивана. Сильно меня ты обидел, когда от лени своей решил гнездо птицы Гамаюн разорить, голод свой её яйцом утолить. Но решил я дать тебе шанс на искупление. Направлял тебя в лес тёмный, где прячется от всех нынче милая моя. Если б вымолил её прощение и вернул бы её мне, то и я бы гнев свой подавил бы. Но всякий раз ты всё больше обнажал душу свою тёмную. Что ж получишь ты за это награду по совести.
Кричал, звал на помощь и молил о пощаде Василий. Обещал всё исправить, и самому исправиться. Только пусть пощадит дух лесной глупца недалёкого. Но не слушал Индрик-зверь его. Только всё дальше в чащу лесную уходил, за ноги Василия волоча.
Грустили старики, когда неделя прошла, а не вернулся ещё их внучок-Василёк. И плакали, когда месяц минул. Но время шло дальше. Василий всё не возвращался. И слёз становилось всё меньше. Когда тут плакать, коль надо на полях работать да скотину присматривать. А работы много было. Как ушёл в лес Василий, так и перестали звери лесные им досаждать. Значит не зря сгинул внучок их. Успел прощение духа лесного получить. И поминали старики Василия добрым словом благодарным. А деревня жила себе дальше и жила.
Только дети ещё долго нет-нет, да и проснуться ночью от крика своего. И каждый говорил, что напугал их вой истошный из леса доносящийся. Молил кто-то о пощаде и мучений своих прекращении. Но посмеивались взрослые над словами этими. Выдумки детские. Что с них взять.