Алджернон. Верно, отцы сейчас не очень-то популярны. (Берет вечернюю газету.)
Джек. Популярны! Да я готов держать пари, что из всех наших знакомых ты не назовешь ни одного, кто хоть иногда прогуливался бы по Сент-Джеймс-стрит со своим отцом. (Пауза.) Ну и что там в газетах?
Алджернон (продолжает читать). Ничего.
Джек. Это утешает.
Алджернон. На мой взгляд, в газетах вообще никогда ничего не бывает.
Джек. А мне кажется, что, напротив, в них чересчур много лишнего. Они вечно забивают голову никому не нужными подробностями о тех, кого ты совершенно не знаешь, с кем лично ты не знаком и до кого тебе и дела нет никакого. Газеты, как правило, и в руки противно брать.
Алджернон. Ну а меня люди, с которыми я не знаком, всегда очаровывают. Как раз сейчас меня интересует девушка, с которой я не знаком, — ужасно интересует!
Джек. Что за чепуху ты говоришь!
Алджернон. Это вовсе не чепуха.
Джек. Я не намерен с тобой пререкаться. Ты всегда готов спорить о чем угодно.
Алджернон. «Что угодно» для того и существует, чтобы о нем спорили.
Джек. Ну, знаешь ли, если бы и я так считал, то мне впору было бы застрелиться… (Пауза.) А ты не думаешь, Алджи, что лет этак через полтораста Гвендолен станет копией своей матери?
Алджернон. Все женщины становятся похожи на своих матерей. В этом их трагедия. Но ни один мужчина не бывает похож на свою мать. А в этом его трагедия.
Джек. Ты думаешь, это остроумно?
Алджернон. Во всяком случае великолепно сформулировано и настолько же верно, насколько верен любой афоризм в наш цивилизованный век.
Джек. Я по горло сыт остроумием. Теперь все стали умниками. Шагу не ступишь, чтобы не встретить умного человека. Это становится национальным бедствием. Ах, если бы у нас осталась хоть парочка дураков. Увы, ни одного не найдешь.
Алджернон. Почему же, они есть. И сколько угодно.
Джек. Хотел бы познакомиться с ними. О чем, интересно, они говорят?
Алджернон. Дураки, что ли? Разумеется, об умных людях.
Джек. Для этого надо быть окончательными идиотами!
Алджернон. А кстати, ты сказал Гвендолен правду о том, что в Лондоне ты Эрнест, а в деревне — Джек?
Джек (покровительственным тоном). Дорогой мой, правда — это не совсем то, что говорят милой, очаровательной, утонченной девушке. У тебя превратные представления о том, как вести себя с женщиной!
Алджернон. Единственный способ вести себя с женщиной — это ухаживать за ней, если она хорошенькая, или за другой, если некрасива.
Джек. Чепуха какая!
Алджернон. А как ты думаешь поступить с той юной леди, чьим опекуном ты являешься? С мисс Кардью? И с твоим братцем? С этим непутевым Эрнестом?
Джек. С Сесили проблем у меня не будет. Ну, а с братом… Не пройдет и недели, как я от него избавлюсь. Думаю, лучше всего с ним покончить в Париже.
Алджернон. Почему именно в Париже?
Джек. Просто меньше мороки — и с похоронами, и с другими делами… Да, решено, я его умертвлю в Париже… А умрет он, скажем… от апоплексического удара. Выглядит очень правдоподобно — тысячи людей умирают от апоплексического удара, причем скоропостижно, разве не так?
Алджернон. Да, но это наследственная штука, мой друг. Она культивируется в семьях веками.
Джек. Боже милостивый! В таком случае апоплексический удар отпадает. На чем же мне остановиться?
Алджернон. Ну, скажем, на гриппе.
Джек. О нет! Это звучит совсем уж неправдоподобно. Слишком многие болеют гриппом.
Алджернон. Слава Богу, выбор у тебя большой. Возьмем, например, острую простуду. По-моему, очень подходит.
Джек. А ты уверен, что острая простуда — болезнь не наследственная и что мне как ближайшему родственнику она не грозит какими-нибудь ужасными последствиями?
Алджернон. Абсолютно уверен.
Джек. Что ж, в таком случае, решено.
Алджернон. Но ты ведь, кажется, сказал, что… мисс Кардью слишком уж интересуется твоим бедным братцем Эрнестом? Не слишком ли тяжело она перенесет такую утрату?
Джек. Не вижу в этом особых проблем. Сесили, смею тебя уверить, не какая-то там мечтательная дурочка. У нее превосходный аппетит, она любит совершать продолжительные прогулки пешком, и ее никак не назовешь примерной ученицей.
Алджернон. Мне бы очень хотелось увидеть Сесили.
Джек. Сделаю все, чтобы этого не допустить. И ты не должен называть ее Сесили — даже упоминая в разговоре.
Алджернон. Я начинаю думать, что она попросту некрасива. Да, скорее всего, так и есть. Нетрудно догадаться, что она собой представляет — этакая пресная, интеллектуальная особа, которых сейчас встречаешь на каждом шагу. У этих девиц огромные знания и огромный размер ноги. Уверен, что она не просто некрасива, а безобразна и что ей по меньшей мере лет эдак под сорок, а выглядит она и того старше.
Джек. Она чрезвычайно хорошенькая, и ей всего только восемнадцать.
Алджернон. А ты уже сказал Гвендолен, что ты опекун чрезвычайно хорошенькой девушки, которой всего только восемнадцать?
Джек. Такие вещи не выбалтывают с бухты-барахты. Тут нужно проявлять большой такт. К такого рода вещам нужно подготавливать постепенно. Уверен, что Сесили и Гвендолен подружатся. Готов биться об заклад, что не пройдет и получаса после их знакомства, как они будут называть друг друга сестрами.
Алджернон. Женщины приходят к этому не сразу, а лишь после того, как обзовут друг друга всеми мыслимыми и немыслимыми именами. Ну хорошо, мой друг, нам пора переодеваться. Иначе мы не заполучим приличного столика у Виллиса. Ведь уже скоро семь.
Джек (с некоторым раздражением). У тебя вечно «скоро семь».
Алджернон. И я ужасно хочу есть.
Джек. А когда ты не хочешь есть?.. Ну хорошо, сначала я заеду к себе в Олбани, а в восемь мы встречаемся у Виллиса.
Алджернон. А что будем делать после обеда? Пойдем в театр?
Джек. О нет! Терпеть не могу долго слушать.
Алджернон. Тогда, значит, в клуб?
Джек. О нет! Не выношу болтовни.
Алджернон. В таком случае, отправимся к десяти в мюзик-холл «Эмпайр»?
Джек. О нет! Ненавижу глазеть на идиотские кривляния.
Алджернон. Чем же тогда займемся?
Джек. Ничем.
Алджернон. Заниматься ничем — тяжкий труд. Но я не против хорошо потрудиться, если только знать зачем…
Входит Лейн.