— Ничего. Не буду сдавать.
— Вот видишь, зря отказался! — сказал Колицци.
Кристиано не удостоил его ответом. Он уперся подбородком в парту и перевел взгляд за окно. И не поверил своим глазам.
В дальней части лужайки, там, где холм начинал сходить на нет, он увидел отца, Данило и Четыресыра. Они преспокойно сидели себе на скамейке, раскинув ноги, и соображали на троих пузырь с граппой.
Кристиано хотел окликнуть их, но удержался и взглянул на часы над доской. До звонка оставалось семь минут.
Была бы сейчас мобила... Во всем классе только у него не было сотового. Он протянул руку в сторону Колицци и легонько сжал его за пальцы.
— Дай сотовый, — шепнул он ему.
— Не могу. Мама проверяет его каждый вечер. Она меня прибьет, если обнаружит, что я звонил.
Кристиано посильнее нажал на пальцы:
— Лучше дай по-хорошему.
Колицци скривил рот и едва слышно взвыл:
— На, но только по-быстрому. И если можно, звони на номер TIM [18]. У меня тимовский льготный тариф "Горизонт"
Кристиано взял телефон и набрал отцовский номер. Выглянув в окно, он увидел, как отец ощупывает карманы куртки и достает мобилу.
— Да?
— Папа! Ты чего здесь делаешь?
— Сколько тебе еще? — Рино посмотрел в сторону школы, увидел Кристиано за стеклом, показал на него остальным, и те замахали ему руками.
— Пять минут.
— Мы тебя ждем.
Кристиано прыснул со смеху. Эти кретины на улице принялись скакать паровозиком вокруг лавки.
"Дукато" ехал по залитой лужами и усеянной белым камнем тряской дороге вдоль берега Форджезе. Стебли тростника и ветки колючей ежевики обтирали бока фургона.
Небо было серое, но дождь перестал.
Кристиано Дзена был зажат между отцом, курившим, закинув ноги на лобовое стекло и вперив отрешенный взгляд в дорогу, и Данило, рассеянно щелкавшим крышкой сотового. Машину вел Четыресыра.
Когда они перебирали, за руль всегда садился Четыресыра. Сегодня они начали пить раньше обычного, обыкновенно до такого состояния они доходили ближе к вечеру.
Кристиано догадывался, что не заладилось что-то на стройке. Вчера Рино сказал, что они начинают работать, и вот...
Но раз они сами молчат, лучше не спрашивать.
Он взглянул на Четыресыра. На него алкоголь не действовал. Рино считал, что это из-за удара током. Как бы то ни было, Кристиано ни разу в жизни не видел его пьяным.
Он боготворил Четыресыра.
С ним не нужно было слов, чтобы понять друг друга. И совсем неправда, что он слабоумный. Если он мало болтает языком, это потому, что ток порядком попортил ему артикуляцию. Но он всегда внимателен, все слушает и еще делает головой такие странные движения, будто дирижирует разговором.
Кристиано проводил с ним целые дни. Они смотрели телик или катались на "боксере". Четыресыра шарил в моторах и умел поставить на ход даже груду ржавого железа. Когда что-нибудь было нужно или чтоб тебя отвезли хоть на край света, Четыресыра никогда не отказывал.
Он, конечно, был чудной с этими своими тиками и маниями типа никого не пускать к себе в дом. Но Кристиано хотелось задушить всех, кто над ним издевался. Пацанов, кривлявшихся у него за спиной. Были даже такие, кто говорил, что он держит дома труп матери, притворяясь, что она жива, чтобы получать ее пенсию. Полная лабуда.
Четыресыра был сирота.
"Как я"
— В школе что сегодня было хорошего? — спросил Данило, перебивая мысли Кристиано.
— Сегодня было сочинение по истории. Хотите, прочитаю?
— Валяй, — сказал Четыресыра.
— Да, прочти его нам, — согласился Данило.
— Идет. — Кристиано достал из кармана листок и начал читать. Трясло так, что тошнота подкатывала к горлу. Он сделал усилие и дочитал до конца. — "Мы снова можем стать великой чистой нацией, как древние римляне, чтобы была работа для всех и не было коммунистов, которые развалили идею семьи, не верят в Бога и разрешили аборт — убийство невинных младенцев — и еще хотят дать право голоса иммигрантам. Конец. — Он поднял взгляд от бумаги". — Ну как, понравилось?
Четыресыра одобрительно бибикнул.
Данило был в экстазе:
— Потрясающе! Невероятно! Особенно там, где ты говоришь, что нам нужен новый Гитлер, чтобы устроить концлагеря для славян и арабов. Эти ублюдки крадут у нас работу. Пять с плюсом!
Кристиано обернулся к отцу:
— А тебе понравилось? Рино затянулся и не ответил.
"А теперь какая муха его укусила?"
Полчаса назад он плясал как чокнутый, а теперь, нате, снова не в духе.
Данило хлопнул Кристиано по ляжке:
— Ну конечно ему понравилось. Сочинение что надо. Еще бы не понравилось. Быть такого не может.
Рино Дзена спустил ноги и поглядел на Кристиано, затем задавил окурок красной "Дианы" в переполненной бычками пепельнице. Мигрень накатила, как прилив, и выключила мозги. Все из-за дерьма, которым их напоил Данило.
Он грозно взглянул на сына:
— Ты что, идиот?
Кристиано непонимающе посмотрел на Данило:
— А что такого?
— И ты это сдал?
Кристиано помотал головой:
— Нет. Не стал я сдавать. Я что, дурак?
— Вранье. Сдал ты его. Я слишком хорошо тебя знаю. Думал, шедевр сочинил, самодовольный болван. И не догоняешь своим умишком, что за дерьмо устроил на свою голову. Ты хоть понимаешь, что проклянешь день, когда написал эту хрень?
Голос Кристиано дрогнул:
— Я же тебе сказал! Ты что, оглох? Я его написал и положил в карман! Точка! Вот оно.
— Дыши ровно. Успокойся. Может, он и правда не врет.
— А кому-нибудь почитать ты его давал? — спросил Рино сына, подавляя желание схватить его за волосы и треснуть безмозглой башкой о панель.
Кристиано с ненавистью посмотрел на него:
— Никому не давал.
Да наверняка показал своим приятелям. Обычное дело.
— Ей-богу, не давал, чего ты мне не веришь!
Рино предостерегающе поднял палец:
Не божись на вранье, Кристиано. Не божись. А то я тебя прибью.
Когда отец был такой, Кристиано его ненавидел.
Отец ему не верил. И никогда не поверит. Даже если бы ему явилась училка собственной персоной и сказала бы, что он не сдавал этого сочинения. Даже если бы сошли с небес Господь, Мадонна и все святые. Он бы решил, что они сговорились. Все против него.
"Ну что же за отец мне достался?"
Все, кому не лень, давали ему понять, что Рино осел, и Кристиано каждый раз, как фурия, бросался на наглеца. За свою жизнь он уже порядком шишек получил, защищая отца. Но они были правы. Тысячу раз правы. Грудь пронзила жгучая боль.
— Никому я его не давал читать.
Рино покачал головой и улыбнулся своей мерзкой улыбочкой:
— Да ладно врать-то. Само собой небось вышло, хотел покривляться перед дружками... "Я, мол, наци, то да се". Чего тут такого? Ну, скажи, что так и было. Что плохого?
Голос Кристиано перешел в надрывный крик:
— Нет, не делал я ничего такого! Да пошел ты! Ты не заставишь меня признаться в том, чего я не делал. И друзей у меня нет. А хочешь знать почему? Потому что все считают, что ты не в своем уме. Псих несчастный, вот ты кто...
К горлу подступил комок, но он бы скорее вырвал себе глаза, чем пустил слезу.
Рино Дзена уже никого не слышал. Его словно засосало в воронку глухого ужаса. Перед глазами замаячил социальный работник с командой карабинеров, размахивающий у него под носом сочинением Кристиано.
Они заберут у него сына. Навсегда.
Этого не должно произойти, потому что без Кристиано он ничто.
Рино проглотил ком, застрявший в горле, и прикрыл глаза руками.
— Да как тебе только такое в голову пришло? — сказал он тихим голосом, широко раздувая ноздри. — Сколько раз я тебе повторял, что все надо держать в себе... Что никому нельзя показывать, что ты на самом деле думаешь, они же тебе это в жопу вставят. Мы с тобой одной веревкой повязаны, ты это понимаешь? И все ее хотят порвать. Черта с два, ни у кого это не выйдет. Я всегда буду с тобой, а ты будешь со мной. Я буду помогать тебе, а ты мне. Пораскинь мозгами, неужели сам не понимаешь, что нельзя так подставляться? Вспомни про черепах, какой у них панцирь. Ты должен быть сильным, чтобы никто не смог сделать тебе больно. — И он треснул кулаком по панели с такой злостью, что откинулась крышка бардачка, вывалив наружу мятые обертки и прочий хлам.