Он их всех ненавидел, в этом телевизоре, ненавидел настолько, что порой едва удерживался от того, чтобы взять палку и разнести ко всем чертям проклятый ящик.
"Будь моя воля, я построил бы вас в шеренгу, одного за другим, и всех бы перестрелял. Спросите — за что? За то, что вы проповедуете ложь. Оболваниваете миллионы ребят, показывая им жизнь, которой не существует. Люди разоряются, чтобы купить себе машину, потому что вы вбиваете им в голову, что так надо. Из-за вас Италия летит в тартарары!"
При всем этом Рино Дзена не мог не смотреть телевизор. Торчал перед ним ночи напролет. И днем, если был дома, сидел в своем шезлонге, уставившись в экран и понося вся и всех.
Рино переключил канал, обернулся и тут заметил, что Кристиано уснул.
Виски все еще пульсировали, но спать не хотелось. На мгновение промелькнула мысль пойти к Данило, но он отбросил ее. По вечерам Данило был сущее наказание, заводил пластинку про жену и продолжал занудствовать, пока граппа его не одолевала и он не валился с ног.
"Нет, я хочу девку"
Рино накинул куртку и вышел из дома без четких планов, куда податься.
Бак был почти пустой. Эта парочка, видно, думает, что машина ездит на воде. Хоть бы раз выложили монету. На шоссе он остановился на круглосуточной заправке и сунул в автомат последнюю десятку. Теперь денег не оставалось даже на кружку пива.
Он повесил пистолет на место и уже собирался сесть в машину, когда в паре метров от него взвизгнул тормозами серебристый "мерседес", ослепив его включенным по полной дальним светом. Стекло водительского окошка опустилось, и из него высунулась тонкая женская рука. Между пальцами была зажата банкнота пятьдесят евро и двухъевровая монета.
Рино подошел поближе.
За рулем сидела женщина, худощавая, с длинными светлыми волосами, на носу овальные очки в тонкой синей оправе. Из уха вдоль щеки к тонким темно-красного цвета губам тянулся микрофончик.
— На пятьдесят евро, — бросила она Рино, затем продолжила говорить в микрофон: — Не думаю... Вовсе нет... Ты сбился с пути, упустил из виду существо проблемы, дорогой Карло...
Рино взял деньги, сел в фургон и дал газу.
Данило Апреа лежал в кровати в полной темноте. Руки вытянуты вдоль туловища. Нос смотрит в потолок. На нем была зеленая в синий горошек пижама, благоухающая ароматом цветущего луга. Простыни тоже были свежие и наутюженные. Он протянул руку в сторону места, где раньше спала Тереза. Оно было холодное и ровное. Он который раз пожалел о том, что сменил матрас. Новый, пружинный, был жесткий и недеформируемый. Не то что старый шерстяной матрас, который со временем принял форму их тел. Со стороны Терезы образовалась продолговатая вогнутость в форме цифры "5", потому что она спала на боку. Спиной к нему и лицом к стене.
Красные циферки на радиобудильнике показывали 23:17.
Спать больше не хотелось. А ведь перед телевизором глаза слипались... Показывали документальный фильм о миграции китов. Документальные передачи о природе всегда были страстью Терезы. И всем остальным она предпочитала ленты про китов и дельфинов. Ей нравились китообразные, потому что, как она объясняла, они столько сил положили, чтоб покинуть море, а оказавшись затем на суше, решили вернуться в воду. Миллионы лет, брошенные на то, чтобы превратиться в животное на четырех лапах, и миллионы лет, чтобы снова стать рыбами. Данило не понимал, что было такого замечательного в этой истории. Тереза объяснила ему: "Потому что, когда ты ошибся, надо уметь повернуть назад" Данило все не мог взять в толк, имела ли она в виду их двоих.
Он мог позвонить ей и сказать, что по телевизору идет документальный фильм о китах.
Она его поблагодарит.
— Не за что... Как насчет того, чтобы увидеться завтра?
— Давай.
— Встретимся в "Rouge et Noire"? У меня куча новостей.
— В четыре?
— В четыре.
Он зажег ночник, нацепил очки и посмотрел на телефон...
"Нет. Я же ей обещал"
... и взял с ночного столика "Код да Винчи", из которого за два года едва осилил двадцать страниц.
Данило устроился поудобнее и прочел страницу, не вникая в содержание. Потом поднял глаза от книги и уставился на стену.
Но в этот раз он позвонит по важному поводу. Она еще застанет последние пятнадцать минут фильма. Там и касаток показывали. Он взял трубку и, затаив дыхание, набрал номер. В трубке раздались длинные гудки. Никто не отвечал.
"Еще три гудка, и я повешу трубку".
Один... два... и три...
— Алло! Кто это? — раздался сонный голос Терезы.
Он затаил дыхание.
— Алло, кто говорит? Это ты, Данило?
Он сдержал порыв ответить и начал водить ладонью по щекам и губам.
— Данило, я знаю, что это ты. Ты должен прекратить мне звонить, можешь ты это понять или нет? Я отключила сотовый, но я не могу отключить домашний номер. Ты же знаешь, что у Пьеро болеет мама. Каждый раз, когда ты звонишь, у него внутри все обрывается. Ты нас разбудил. Пожалуйста, хватит. Я тебя очень прошу. — Она замолкла на секунду, словно у нее кончились силы. Данило слышал ее тяжелое дыхание. Но потом она продолжила ровным голосом: — Я тебе сказала, что сама позвоню. Если будешь продолжать в том же духе, я больше не буду тебе звонить. Клянусь.
И повесила трубку.
Данило положил трубку, закрыл книгу, снял очки, убрал их в футляр и потушил свет.
Рамона только что вышла из тюрьмы. На ней маечка без рукавов, обтягивающие джинсовые капри и ковбойские сапоги. Она голосует на дороге, и лесник Боб в клетчатой рубашке тормозит свой грузовичок.
— Тебе куда? — спрашивает он у Рамоны.
Сидя в трусах перед маленьким телевизором, Четыресыра ответил вместе с блондинкой: "Куда повезет. Ты что можешь мне предложить?"
Боб улыбнулся и пригласил ее в кабину.
Четыресыра протянул руку к магнитофону и нажал кнопку быстрой прокрутки.
Картинки на экране замельтешили. Фургон подъезжает к домику лесника. Все быстро здороваются. Обед с индейкой. А вот все голые трахаются на столе. Темнота. Утро. Рамона просыпается голая и выходит во двор. Лесник Боб рубит дрова. Рамона расстегивает ему штаны и сжимает ладошкой его причиндал. На этом месте Четыресыра нажал на паузу.
Это была его любимая сцена. Он пересмотрел ее тысячу раз, качество изображения было ужасное, все цвета отдавали красным. Он пошел на кухню и зажег свет.
На кухне все еще воняло вареной цветной капустой, которую он ел два дня назад и побуревшие остатки которой плавали в стоящей на газовой плитке кастрюле. На столе сох скелет цыпленка и валялась пустая бутылка от фанты.
Четыресыра вытащил из морозилки десяток формочек для льда, поднес их под струю воды и ссыпал кубики в ведро, на дно которого налил пять сантиметров воды. Поставив ведро на стол, он засучил правый рукав халата и сунул руку в лед.
Тысяча игл пронзила его плоть. Но через некоторое время вода начала казаться ему обжигающе горячей.
По опыту он знал, что нужно самое меньшее десять минут.
Стиснув зубы, он стал ждать.
Когда ему показалось, что прошло достаточно времени, он вынул свою покрасневшую ледяную руку из ведра и вытер ее полотенцем.
Разок ущипнул.
Ноль реакции.
Тогда он взял со стола вилку и ткнул ею в ладонь.
Ноль реакции.
Подняв вверх правую руку, он вернулся к телевизору и нажал на "PLAY"
Потом он сел, спустил трусы и одеревеневшей рукой обхватил член.
Почувствовал, как холодные пальцы сжимают его.
Такое же ощущение, когда тебе его трогает кто-то другой.
Точно такое.
Ледяная рука Рамоны начала неистово водить вверх-вниз.
Четыресыра развел ноги и приоткрыл рот. Голова его упала назад, и наслаждение огненной волной взорвалось в основании затылка.
Социальный центр "Peace Warrior" [21] располагался в здании бывшей кожевенной фабрики, закрывшейся в начале семидесятых и стихийно занятой молодежью. Теперь здесь часто устраивали концерты. Блок из шести ангаров с исписанными стенами и покрытая гравием площадка. Из бочек вырываются языки пламени и черный дым. Такой чад, что вокруг фар автомобилей светится золотистый ореол. Изнутри доносится оглушительная музыка.