"Она такая же, как я".
И Четыресыра сбил ее с ног.
Фабиана Понтичелли упала плашмя на ветку, та прогнулась под весом ее тела и с сухим треском переломилась, порвав ей куртку и свитер и ободрав кожу на боку. Острая боль щупальцами обвила ребра.
"Значит, я не невидима. И Бога нет, или, если он есть, он только смотрит и ничего не делает".
Она чувствовала, как что-то давит на живот. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что подонок уселся верхом на ней.
Он взял ее за руку, она не сопротивлялась.
Что-то теплое и мягкое в ее ладони. Она не могла понять, что это.
"А что это, по-твоему, может быть?—сказал голос Эсмеральды. — Сделай ему это. Чего ты ждешь?"
Глотая слезы, Фабиана принялась двигать кулаком вверх-вниз.
"Видал? Она сразу же взялась за дело, а ты не верил, дурачина".
Тяжело дыша, Четыресыра смотрел на маленькую руку Рамоны, на серебряное колечко с черепом на ее безымянном пальце, которое ходило вверх-вниз, медленно-медленно. Аж дыхание перехватывало.
Он закрыл глаза и прислонился боком к стволу дерева, ожидая, когда у него встанет.
Он не мог понять, в чем дело. Он желал этого больше всего на свете, почему же тогда член был такой обмякший? Он сжал ягодицы и стиснул зубы, пытаясь пробудить его, но безрезультатно.
Нет, этого быть не может, именно теперь, когда Рамона ему...
— Медленно. Помедленнее, пожалуйста... — Четыресыра поднял в воздух дрожащий кулак и стукнул себя в грудь.
Он знал, что способен кончить за минуту. Но эта штуковина была как будто чужая. Мертвый придаток. Горячая ладонь и его тело, холодное и бесчувственное. Почему у него самого получалось, а с нею нет?
"Это она виновата. Во всем виновата эта шлюха".
Он вцепился ей в волосы и в отчаянии взмолился: "Медленнее. Медленнее. Прошу тебя..."
Никогда у него не встанет.
Фабиане Понтичелли казалось, что прошло не меньше часа, а член этого урода все оставался дряблым, как мертвая улитка. Казалось, он тает у нее в руке, словно кусок масла.
— Медленнее. Медленнее. Прошу тебя...
Она бы рада, но куда уж медленнее...
— Нет, сожми его. Сильно. Очень сильно. Тяни.
Поди разбери, то ему медленно, то... Но сделала, как он просил.
В какой-то момент Фабиана остановилась, сокрушенная и испуганная. Подняв глаза, она увидела, что подонок плачет.
— Успокойся, приди в себя, а то не получится, — вырвалось у нее. — Вот увидишь, погоди...
Но мужчина яростным движением отбросил ее руку и начал лихорадочно расстегивать ей ремень и штаны. Потом он спустил с нее трусики...
Сердце Фабианы бешено забилось. Глотая ртом воздух, она впилась пальцами в холодную землю.
"Ara, вот и оно. Спокойно. Ничего страшного. Не двигайся". — Это был голос матери. Как в тот раз, когда ей накладывали швы на лбу после того, как она упала с велосипеда, и в больнице...
"Пусть он сделает свое дело, и все закончится".
Она почувствовала, как он возится у нее между ног, потом он с криком схватил ее за волосы.
"Так. Думай о чем-нибудь. О чем-нибудь хорошем, далеком. Так. Думай о Милане. О том, как ты будешь учиться в Милане, в университете. О квартирке, которую ты снимешь. Маленькая. Комната для меня, другая для Эсме. Да, Эсме тоже. Постеры. Книги на столе. Компьютер. Привычный беспорядок. Маленькую квартирку надо держать в порядке. В холодилке, ясное дело, пусто. Еще бы, чтобы у нас с Эсме... Зато есть дверь, которая ведет на балкон, залитый солнцем и полный цве..."
Брошенный на полу сотовый завибрировал, и спустя мгновение заиграла полифоническая версия "Лети же, мысль" Джузеппе Верди [35].
Рино Дзена медленно разлепил веки и потратил несколько секунд на то, чтобы понять, откуда раздается звук.
Зевнув, он усталым жестом потянулся за трубкой, уверенный в том, что это опять зануда Данило, однако на экране мигала надпись "4 СЫРА".
Продолжая зевать, Рино ответил:
— Ты остался дома?
Но вместо ответа он услышал безудержные рыдания.
— Четыресыра?
Он услышал, как тот шмыгнул носом и опять заскулил. Дома он быть не мог, потому что слышался шум дождя.
— Что происходит?
На том конце Четыресыра продолжал горестно стенать.
— Говори! В чем дело?
Немного погодя он услыхал сквозь всхлипы бессвязные слова:
— О господи... Господи... Приезжай... Срочно.
Рино вскочил на ноги:
— Куда?! Скажи мне, где ты!
Четыресыра всхлипывал, но ничего не говорил.
— Кончай реветь! Послушай меня. Скажи, где ты. — Рино начал терять терпение. — Возьми себя в руки, черт побери, и скажи, где тебя искать, мать твою.
Данило Апреа проснулся с воплем, отбросив сотовый на пол.
Ему снилось, что он сжимает в руке теннисную ракетку, которая вдруг превратилась в гремучую змею.
"Телефон!"
Он резко поднялся, чтобы ответить, но ему пришлось сесть обратно. Комната ходила ходуном. Хмель не прошел.
Данило протянул руку и поднял с пола телефон, прищурился, тщетно пытаясь сфокусировать взгляд на дисплее: наверняка звонил этот придурок Четыресыра.
— Алло?! Ты куда запропастился?!
— Это Рино.
— Рино?.. — Во рту был тошнотворный привкус, как будто он съел мертвую мышь.
— Четыресыра попал в переделку. С ним что-то случилось. Воет, как полоумный. Я еду к нему.
Данило потер виски и помотал головой. Рино ему очки втирает.
— Что с ним стряслось?
— Не знаю.
— А почему он плакал? Не понимаю. Что-то в голове не укладывается.
"Могли бы придумать что-нибудь поумнее".
— Ты вообще слышишь, что я говорю?
Данило помял себе живот:
— Ну и?.. Что ты мне этим хочешь сказать? Что дело откладывается?
— Сообразил, молодец.
— На сколько?
"Сейчас он мне скажет, что не знает".
— Ты понял, что Четыресыра попал в аварию?
Внутренности разорвало болью такой силы, что Данило не сумел ответить на этот наезд, ставящий под сомнение его умственные способности. Такое ощущение, что в желудке выбило пробку. Как когда взбалтываешь бутылку с "Просекко" [36]. Только вместо вина наружу вырвалась пенящаяся ярость со вкусом горькой настойки.
Ему хотелось разнести все крутом. Разбить ногами телевизор, раздолбить киркой стены, взорвать дом, возглавить эскадрилью бомбардировщиков и стереть с лица земли Варрано и всю эту чертову долину, а лучше сбросить на Италию водородную бомбу.
Его прорвало:
— Понял! Понял я, ты что себе думаешь?! Понял, не дурак! И хочешь знать одну вещь? Поделом ему! Так ему и надо, он заслужил. Я ему сказал: приезжай ко мне. Я его даже на ужин, пригласил. Я ему сказал: двигай сюда, съедим по тарелке спагетти с помидорами и потом вместе выдвинемся. Куда там. Если бы он приехал сюда, то не попал бы ни в какую аварию. Но вы же меня никогда не слушаете! Я, конечно, балбес, а вы — два умника. — Мудрый голос тихо советовал ему заткнуться, но он уже ничего не хотел слышать. Как хорошо разрядиться. Он принялся раскачивать головой, как голубь. — Я в любом случае знал. Прекрасно знал.
— Что?
— Я понял, ты что думаешь, я кретин? Вы не хотите никакого налета. Так и скажите. Чего проще. А то рассказываешь мне сказки про аварию... "Мы не хотим, мы бздим", — так и скажи. Не проблема. Ничего страшного. Такое с нашим братом случается. Я давным-давно это понял. Вы боитесь не только дела, но и денег и перемен в вашей дерьмовой жизни, боитесь перестать быть вечными неудачниками. — Данило изливал до дна накопившуюся злость и горечь, игнорируя замигавший в мозгу сигнал тревоги. Единственный раз в жизни он дал волю закусившему удила коню, и ему было в высшей степени начхать на то, что этот лживый ублюдок Рино Дзена мог выйти из себя. Наоборот, коли уж его прорвало, он прибавил оборотов: — И вообще, так вам и надо. Вы — два голодранца, готовые весь свой век жить в нищете, как свиньи в грязи.. Больше всего мне жаль Кристиано, он ни в чем не виноват... Я...