– Чего надо? – осмелев от страха, хрипло спросил Веприк.
Зверь не отвечал. Небо полыхнуло еще раз и он заметил, что сбоку, у стены возятся еще два черных пришельца, поменьше и покруглее. Медведица, понял мальчик. У него сердце сжалось.
– Чего смотришь?! – крикнул он со слезами. – Убили батяню вашего? Теперь меня съесть хочешь? На, ешь! У твоих медвежаток хоть мать осталась, а мы одни теперь на всем свете – погляди, пустая изба!
Про пустую избу он, конечно, сгоряча закричал: там кроме Дуняшки еще бабушка спала у печки да грек гостил. Медведица внимательно смотрела на него. Потом наклонила морду, повернулась и пошла прочь. За ней косолапо поспешили ее мохнатые дети. Веприк стоял у порога, тяжело дыша – и от страха, и от радости, и от жалости к себе, к Дуньке, к медвежатам этим, у которых его батяня отца убил.
Всю ночь его тревожил пристальный, непонятный медвежий взгляд.
Глава 13. Песня о милых подругах
Бортники про обещание не забыли. На следующее утро привязались к Фукидиду с песней: сочини да сочини, мы долгими зимними вечерами любимым женам дома петь будем. Греку понравилось быть первым стихопевцем на деревне, но для важности он напустил на себя строгий вид:
– Не знаю, не знаю… У вас, у русских, все песни какие-то странные, все начинаются с "ой да" да с "ай да", как будто певца иголкой укололи…
– Ты сочини, как умеешь, а мы потом "ой да" сами приставим, – обрадовались мужики.
– Ну, ладно. В стихах женщину принято сравнивать с чем-нибудь прекрасным, например, с восходом солнца, речкой, песней соловья… вы с чем бы хотели сравнить своих милых подруг?
– С громом и молнией, – мрачно ответил Чудя. – И со смертельной болезнью, например, с холерой.
– Да хотя бы и с восходом солнца, – перебил Добрило, пихая Чудорода в бок, чтобы не мешал.
– Так… тогда будет вот как: "Вижу не дивный восход пресветлого солнца!"
– Ага, – поняли мужики. – "Ой да то не зоренька ясная", значит! Хорошо!
– Ну раз "не зоренька ясная", тогда еще "не рябинка красная", – немного сердито сказал Фукидид.
Поднялся радостный шум: начало песни всем очень понравилась.
– Только ты не забудь сказать, в какой деревне наши милые подруги живут, – предостерег Добрило. – Чтобы с соседскими не путать.
– Ага… Как называется это мирное селение?
– Березовка.
– Какой вы, русские, однако простой народ! Греки называют свои города в память богов и героев, а у русского стоит поблизости береза, значит, будет селение Березовка. Поймает женщина перед родами тетерева или вепря, значит так и назовет своего сына.
– Моя маманя бобра поймала, – с невинным видом сообщил Бобр. – Она перед родами на вепрей, на кабанов то есть, не охотилась, живот, говорит, мешал… бобров ловила.
– А моя поймала бобреца, – добавил Бобрец, родной его брат. – Но он у нее убежал… тоже такой бобер, но поменьше и с крылышками.
– А моя поймала добрилу, – доверительно сказал греку Добрило.
– А какие деревни есть поблизости? – спросил Фукидид, с некоторым подозрением обведя глазами хихикающих собеседников.
– С той стороны рощи есть деревня, – ответил Веприк, сделав балагурам сердитые глаза.
– А каково название той деревни?
– Так Березовка же.
– Да. Я и сам бы мог догадаться, – сказал грек, задумчиво помолчав. – А есть ли поблизости еще деревни с тем же именем?
– Там дальше за Березовкой есть другая Березовка, – ответил Добрило. – Я милую свою подругу, жену то есть, оттуда привез.
– За какой Березовкой есть еще Березовка? – уточнил грек. – За нашей Березовкой или за той Березовкой, которая на другой стороне рощи березовой?
– За той Березовкой, за ненашей, – не смутясь отвечал Добрило. – А за нашей Березовкой, вон там, лесом и немного в сторону, там есть черная топь. У нас там коза утонула.
– А кроме Березовок есть у вас какие-нибудь места? – довольно сердито прервал его Фукидид.
– Конечно. Ну… Киев есть, мать городов русских. А на что тебе?