– Тетенька, пусти сироток, – неохотно буркнул Веприк.
– Нечем мне вас, сироток, угостить. Идите себе, милые, мимо, – прошамкала старушка.
– Я эту жадную бабку сейчас сам так угощу, – прошептал Добрыня. – Можно я ей дверь вышибу?.. Ты постояльцев пускаешь или нет? – крикнул он сердито.
Веприк подумал, что старушка, услышав добрилин бас, побоится открыть, но вышло как раз наоборот – Ушибевна не испугалась. Когда она открыла дверь, стало понятно, почему: старуха была огромной, как две Матрены, в руке держала большой топор, а в другой – краюху хлеба. Она была такой большой, что Веприк даже сначала испугался, что это Змей Горыныч замотался в платки и подстерег их в чужой избе. За ее спиной маячили два дюжих парня – то ли работники, то ли сыновья, – оба тоже с топорами.
– Кто кричал? – с любопытством спросила Ушибевна и откусила хлеба, показав гостям длинные и острые зубы, все почти на месте несмотря на преклонный возраст.
Добрило с Дуняшкой на руках подвинулся поближе. Дуняшка попыталась отнять хлебушек у бабуси. Ушибевна хлеб спрятала, а Дуньке сделала из пальцев такую страшную козу, что та захныкала.
– А где ж ты ребенка-то украл, разбойная твоя рожа? – спросила старуха.
– Я не украл. Это внучка моя, Малушенька, – ни с того ни с сего наврал бортник.
– Ага, – сказала Ушибевна.
– Не внучка, а дочка, – поправился смущенный Добрило. – И не моя, а родственника моего, он у князя в подвале сидит.
– И не Малушенька, а Дуняшенька, – сердито добавил Веприк, который вранье очень не любил.
– Тятька, значит, у князя сидит, а маманю, видать, гуси-лебеди съели, – ехидно сказала старуха. По всему было видно, что не верит она ни единому их слову.
– Нет, маманю Змей Горыныч по осени украл, – сказал Веприк.
– Ах он змей, ах он Горыныч! – поддакнула бабка. – Крадет все, что ни попадя. Вчера вот лапоть оставила на заборе – и тот унес!
– Мы три недели по лесу сюда добирались. С дикими турами.
– Верю! – согласилась Ушибевна.
– У нас мисочка разрисованная, мы грека Креонта ищем, чтоб он ее нам прочел!
– Нам Лада, богиня пресветлая, помощь обещала!
– И другие боги тоже!
– А еще обещали язык оторвать и к носу приставить, – уточнил Чудя.
– Му-у-у! – не смолчала Дуняшка.
– Заходите, – сказала Ушибевна и посторонилась в воротах. – Вы не разбойники. Вы полоумные. Я с вас за это лишнюю кунью шкурку возьму. Или две лисьих – а вдруг дом мне подожжете, вы же не соображаете ничего… Безобразушка, проводи-ка гостей.
– А были бы разбойники? – проворчал Добрило.
– Ушибла бы! – радостно прошамкала бабка, играя топором. – Я ж Ушибевна, не кто-нибудь!.. Эй, парень, а не твой ли это батька князю нашему кричал князь он или не князь? Как там его звали? Имя еще такое смешное…
– Владимир Святославич, – подсказал Чудя.
– Да не князя! Мужика этого нахального.
– Тетеря! Батяня мой, – взволнованно ответил Веприк. – Ты не знаешь ли, бабушка, как он там, жив ли?
– Да сидит, вроде… Вот, спать в этой комнате будете.
Ушибевна с сыном привели березовцев в довольно чистую большую комнату с широкими лавками. Одна стена была теплой – наверно, за ней стояла печь в хозяйской избе. После зимнего перехода усталым пешеходам такая красота и не снилась – они упали на лавки возле теплой стены и проспали глубоким сном до позднего вечера, когда Ушибевна разбудила их и заставила пойти помыться в бане.
Чистые и выспавшиеся, березовцы ранним утром готовы были навестить греческих купцов, но сначала послали Чудю найти дружинника Свена, передать ему привет и благодарность от Веприка и расспросить про Тетерю. Сам Веприк около жилища князя показываться боялся. Оказалось, что березовский охотник по-прежнему сидит в подвале, молчит или поет печальные песни. Князь Владимир один раз осерчал на него за упрямство и велел уморить голодом: оставил Тетерю без обеда, но потом простил и даже прислал вареную курицу с княжеского стола. В другой раз Тетеря сам обиделся на князя и три дня ничего не ел, даже пирогов, которые носят ему жалостливые киевские бабы, но потом ему обижаться надоело и он съел еще одну курицу, которую прислал князь. Так и живут.
Что касается Ильи Муромца, то, как выяснилось, от Чернигова он уже вернулся, разбив наголову всю печенежскую рать. Но гостил в Киеве недолго: завез только князю полсотни пленных печенежских ханов и ускакал в Новгород – там, сказывают, немецкое войско напасть обещало.