Теперь, когда допросили его, нашли его виновным во всех преступлениях и во всем зле, замысленном в его сердце. Воистину, сделал он им все это, вместе с другими тяжкими преступниками; отвратительны они миллионам богов и миллионам богинь. Были им вынесены великие наказания смертью, о которых боги сказали: «Исполните их над ними!»
Описывая казнь главных злоумышленников, писец употребляет довольно странные выражения «они оставили его на месте; он умертвил себя сам». Это могло означать, что по приказу суда преступники покончили с жизнью самостоятельно. Однако Г. Масперо после тщательного исследования мумии, найденной в Дейр эль-Бахри и известной как «Безымянный принц», высказал более драматичную догадку. Останки принадлежали мужчине тридцати лет, хорошо сложенному и без всяких пороков, который был погребен без обязательного бальзамирования. Более того, тело было завернуто в ритуально нечистую для египтян сырую шкуру барана. Все внутренние органы остались на месте.
«Никогда еще лицо не отражало такой мучительной и страшной агонии. Искаженные черты несчастного говорят о том, что почти наверняка его похоронили живьем.» – а когда его хоронили живьем, помнил ли он о женщине?
Разумеется; но – вспомним и мы о ней (пусть – его памятью и вместе с ним), зато – здесь и сейчас; и разглядим его – тоже здесь и сейчас, то есть именно в Санкт-Ленинграде (и из Санкт-Ленинграда).
Итак, Цыбин ждёт – перед «мастерской» художника; но – каким по счёту должно бы могло стать это убийство?
Ничего об этом неизвестно; но – тогда по городу прокатился шквал передела жилого фонда (мастерские художников тоже подпадали в эту категорию), и отдельная статистика не велась; так что какая по счёту «казнь египетская» должна была обрушиться на мир, неизвестно.
Разве что – после первой части этой истории мы понимаем: должно была – значит, была, есть и будет (даже если видимо и не было); представим, что художник (поэт, артист или ещё кто в мастерской) – это пленённый Пентавер; поджидающий его в засаде Цыбин – это слуги мёртвого фараона (численность тоже не имеет значения, только функция); и вот – настоящий восход этого источника тьмы совершился.
Да – далеко не сейчас; но – очень «когда-нибудь», во тьме египетской: египетский царевич (и санкт-ленинградский артист в нём) в предсмертном ожидании растекся мыслью по Мировому Древу времен (по всем его ветвям и корням), и пришло время опять описать одно из таких ответвлений.
Как вот давеча в «прошлой вселенной», где за-говор удался: убивая отца – «убили» (в себе) Отца.
Поэтому – когда слуги убитого им фараона явились его казнить, древнеегипетский царевич-отцеубийца вдруг вспомнил, как (не)впервые Черное Солнце взошло над Санкт-Ленинградом и никого поначалу не потревожило: и тучи оказались низки, и мелочный дождик прилипал к ресницам.
Но рождения и гибели богов, а так же любови царей и цариц, глобальные катастрофы и прочие человеческие умопомрачения не остаются незамеченными, так что и эта грозная предвестница таковой не оказалась.
Раз (или нота до) – обречённый царевич вспо-мнил (возо-мнил о себе), что тогда – уже в будущем – дождь прекратился ближе к вечеру. Два (или нота ре) – именно тогда в толпе людей он (уже не царевич – а чуть ли не Первочеловек) поднялся из преисподней метро и в который раз вспо-мнил о женщине (от которой – и к которой – все свои бесконечные жизни без оглядки бежал).
Итак – Цыбин (который у мастерской артиста – художника, поэта или ещё какого скомороха) поджидает, когда распахнётся дверь, и можно будет приступить к изучению анатомии творческого индивида (и попытаться мумифицировать невидимое).
Итак – царевич Пентавер (уже убийца отца), который – сам в роли артиста (к которому пришли свои же «цыбины»-вивисекторы); здесь подмена понятий сопровождается подменой душ (для чего их словно бы мумифицируют).
Итак – псевдо-Илия (герой первой части), вышедший из подземелья метро: казалось – повторяется восход Чёрного Солнца; разве что – действия героев теперь трактуются посредством древнеегипетской «посмертной» (магической) мумификации.
Итак – все они вспомнили о женщине; причём – не просто о псевдо-Еве (любой сестре, жене, матери), а о той – с которой был полностью несовместим: ни от альфы до омеги, ни от омеги к альфе – сколько ни возвращайся к истокам Стихий, они всегда замутнены желанием обрести очертания во-плоти; но – и забыть нельзя.