— О чувствах всегда сложно говорить, — вдруг ответил Адайн.
Его слова застали Лику врасплох.
Однако она тут же сообразила, что речь не идёт о разоблачении. Во всяком случае, не о её изобличении в качестве анонима, предупреждающего короля Ардара о вымышленном заговоре.
Адайн сказал «о чувствах». Он, конечно, понял, что Лика влюблена в него! Это было чистейшей правдой, но настолько личной, почти сакральной, что Лика была готова признаться в чём угодно — в изготовлении записки, даже в самолично состряпанном заговоре! Лишь бы не говорить здесь и сейчас с Адайном о своей скороспелой, невзаимной и ужасно-ужасно глупой любви!!!
Вскакивая со скамейки и выдёргивая руку из его ладони, Лика уже чувствовала жар, мгновенно распространившийся по лицу, удушливое, сбившееся дыхание и холодные слёзы, выступившие под ресницами, какие бывают после откашливания, когда подавишься водой.
Ноги сами понесли её к калитке, а потом прочь из сада — подальше от места, где она оставила Адайна. О том, чтобы вернуться на поляну и речи быть не могло.
Лишь оказавшись в комнате она позволила себе остановиться, сесть на софу, отдышаться и подумать о случившемся.
А подумать было о чём.
Лика вдруг осознала, как сглупила. И может быть, зря убежала? В самом деле, она узнала массу хороших новостей: во-первых, Адайн так и не понял, что записку написала она. Во-вторых, да, он заметил её чувства — только слепой не заметил бы — но не стал играть с ней в кошки-мышки, как делают придворные кавалеры с неопытными наивными девицами, а отнёсся к ним серьёзно. Бережно даже.
Да, он рассчитывал, что она размякнет, расплачется, расскажет ему всё, всхлипывая и краснея, он подержит её за ручку, объясняя, почему им не суждено быть вместе, может даже вытрет с её щёк пару слезинок, она поплачет ещё, облегчит свою душу, он попросит её впредь быть осмотрительней с выбором объекта чувств, она вздохнёт, он улыбнётся и пообещает стать для неё другом, и они вернутся на поляну, вольются в придворную жизнь, где нужно держать лицо и соблюдать этикет, потом она немного погрустит — пару дней — а когда он уедет, всё пройдёт, рассеется, как туман, и через 10 лет она будет с улыбкой вспоминать о первой любви. А он забудет о ней в тот же день.
— Ну уж нет, — Лика поднялась с софы и подошла к зеркалу.
Вглядываясь в собственные лихорадочно блестящие глаза, она пыталась понять, что, хос возьми, с ней происходит? Почему она, прекрасно понимания природу драконьей привязанности — весьма отличающейся от человеческой, — даже мысли не может допустить, что её мужем станет кто-то другой? Почему она не хочет сдаваться?
Поздним вечером, перед самым сном она выбралась из своей комнаты и прокралась в покои родителей.
Стражей давно не удивляли ночные походы принцессы в сторону комнат родителей. Это в детстве подобные вылазки были строго запрещены. Но однажды в замке появились ещё две принцессы, и Лика начала буквально ревновать собственную матушку к двум «новым дочкам».
Не зная, как доказать Лике исключительность своих материнских чувств, королева Блодвен в сердцах приказала снять запрет на выход из личных покоев в ночное время. Правда, только для собственной дочери. И сначала Лика этим злоупотребляла, пока не подросла, и не поняла беспочвенность своих страхов. Да и перед принцессами-подружками в какой-то момент стало стыдно — они-то, разлучённые с родителями, подобной привилегии не имели. Однако с тех пор принцесса Ликария, нет-нет, да и оказывалась в ночное время перед дверями в личное крыло их величеств.
Вот и теперь её пропустили без проблем.
Миновав холл и приёмную для фрейлин, Лика очутилась в просторной комнате, из которой можно было попасть в ванную комнату, гардероб и, собственно, спальню. Последний пост стражи остался за дверями, ведущими в эту часть королевского флигеля, так что никто не мог видеть, как Лика подкрадывается к спальным дверям и прикладывает ухо к тонкой кленовой створке.
О, нет, она не собиралась подслушивать. Точнее, она понимала, что подслушивать нехорошо. Но и заставать взрослых людей врасплох тоже не хотела. А ведь такая вероятность была — король Уиллард и королева Блодвен считались молодыми людьми и по-прежнему нуждались в наследнике.
Но сейчас Родители разговаривали:
— …если считаешь нужным, — согласилась с чем-то мама.
— То есть ты не против кормить и развлекать всю эту братию ещё целый месяц? — усмехнулся отец.
— Если это позволит тебе успокоиться на их счёт, почему бы и нет? К тому же девочкам нравятся праздники. Кроме того, Брянка и Гвиневра скучают по родным, а тут такая возможность.
— Это меня и беспокоит. Целый месяц… — задумчиво произнёс отец.
— Девочки уже взрослые, Уиллард. Рано или поздно нам придётся их опустить.
— Это большой разговор, но об этом можно подумать и позже. Теперь же меня волнует лишь… повод.
— Повод? — удивлённо спросила мама.
— Да, Блодди. Не могу же я сослаться на записку от анонима и прямо заявить своим союзникам о недоверии?
Терпение Лики лопнуло. Открывая двери в родительскую спальню, принцесса чуть ли не кричала от радости:
— Мам, пап, у меня идея! Я знаю, как сделать, чтобы три короля остались у нас на месяц!
13
Лика
— Лика! Нельзя так врываться, — начала было воспитывать её мама.
— Говори, Лика. Какая у тебя идея? — а вот для отца, по всей видимости, гораздо важнее было решить вопрос.
— Мой день рождения! — раскинула руки принцесса.
Она не видела себя со стороны, но отлично знала, что, будучи такой — с улыбкой в пол лица и с искрящимися от счастья глазами — выглядит сногсшибательно и внушает королю с королевой максимум родительской радости и желания потворствовать всем её идеям, даже самым безумным.
— Он… через 1,5 месяца, — недоумевающе уточнила матушка.
— Да, но, — Лика перешла на шёпот, и прежде, чем продолжить повернулась к дверям, чтобы плотно закрыть их. После она на цыпочках прокралась к родительской кровати, уселась на краешек перины, скинула туфельки и по детской привычке засунула ступни под одеяло. — Но никто ведь не знает об этом? Мы, в отличие от риамонтцев, не празднуем дни рождения. Даже если кто-то из придворных помнит число моего рождения, с месяцем всегда возникает путаница. А всё потому, что в наших широтах июнь так похож на июль.
— Лика, это невозможно. Есть письменные свидетельства, — парировала матушка.
— Погоди, — отец прищурился и заинтересованно поднял ладошку, временно лишая жену права голоса. — Затея рискованная, но что-то в этом есть. Надо всё обдумать.
— Да что тут думать? Мне 20 лет! Мыслимое ли дело? — чуть ли не подпрыгивала на перине Лика. — Если назначить день моего рождения на 7 июня и объявить всенародное празднование, короли не смогут уехать! Разве не таков этикет? Если приглашают на праздник королевского значения, нельзя не прибыть. Так чего им дёргаться туда-сюда? Просидят в Ардаре, как миленькие, 15 дней. Ну а там… празднования всегда можно затянуть, придумать какие-нибудь необычные развлечения.
— Лика, — насупилась мама, — как ты уже подметила, в Ардаре не празднуют дни рождения членов королевских семей. Особенно всей страной. Это эгоистично и затратно.
— А риамонтцы празднуют, — парировала Лика.
— Подобное могло прийти в голову лишь риамонтцам, — ответила матушка.
— Празднику быть, — положил конец спору отец. — Повод, конечно, не идеальный, Блодди, но у нас попросту нет иного… Денег в казне хватит. По поводу развлечений: можно устроить что-то выездное — разбить лагерь в лесу, устроить охоту…
— Собирание ягод, купания в озёрах, гонки на лодках! — делилась идеями Лика.
— Положимся на церемониймейстера и его помощников, — остановил поток творчества отец. — А что касается документов… — он легко соскочил с кровати, снял с шеи шёлковый шнурок с ключом, открыл выдвижной ящик добротного дубового стола и извлёк оттуда какой-то свиток.
— Генеалогия Морриганов! — всплеснула руками мама.