Волнующе далеко, так, что кровь вскипает.
— Мне остановится? — он впивается в мочку уха, продолжая исследовать пальцами…
— Не-е-ет, — вырывается из её груди не то вздох, не то стон.
— А придётся, — с досадой произносит Эрик, оправляя её юбки. — Приехали, дорогая. Но ничего, потерпи немного. Сейчас нас сочетают законным браком, ну а потом…
«Законным браком?!»
— Нет.
— Ну почему же? — дверца кареты распахивается, впуская внутрь снежный ветер и холод.
— Всё сложно, — она не может объяснить, голова слишком тяжёлая, и всё же должна выразить несогласие!
— Глупости, милая, — Эрик вытаскивает её наружу силой и подхватывает на руки. — Нет ничего проще и желаннее. Ты сама этого хочешь… — целует в висок, согревая дыханием. — Ведь хочешь же?
Она не знает. Она уже ничего не знает. Распалённое, неутолённое желание отзывается в теле тянущей болью. Да ещё и голова кружится.
— Не брака… только не брака, — молит она.
— Ну, милая, назвалась королевой — пожинай плоды. У коронованных особ каждый чих заверяется особой бумажкой или записью в храмовой книге.
Лика не понимает, почему он так зол? И одновременно чувствует: всё, что произошло и произойдёт, неправильно. Ей и сейчас неудобно и больно. Эрик несёт её куда-то сквозь снег так долго, что холод проникает сквозь ткань, снежинки нагло устраиваются на её лбу и груди, мороз сковывает тело. Чтобы согреться, чтобы услышать хоть отголосок прежнего волшебного жара, она вынуждена прижиматься к нему, вынуждена греть руки о колкую вышивку на его камзоле.
— А вот и храм, — останавливается он у тёмной двери. — Впрочем, мы можем не идти туда. Хочешь, прогуляемся? — он ставит её в снег, и ледяные оковы обжигают ноги до щиколоток.
— Нет-т, — зуб на зуб не попадает.
Она обнимает себя руками, негнущимися пальцами, пытаясь согреться, и не может.
И в Храм ей нельзя.
Но снаружи так холодно, а из приоткрытой двери вырываются клубы тепла. И это всё решает.
— Идём, милая, — подталкивает Эрик.
Этого нельзя допустить. Но тело бьёт крупная дрожь, ноги сводит холодом, и голова наливается тяжестью… Она бы упала, если бы Эрик снова не подхватил её на руки, и не занёс в такое желанное тепло.
— Всё, что от тебя потребуется: ответить согласием, — наставляет сквозь сумрак сознания Эрик. — Тогда очень скоро ты снова согреешься. И всё будет хорошо. Поняла?
— М-м… — услышала себя будто со стороны Ликария.
— Вот и славно, милая, — обрадовался король Риамонта, устанавливая её, как куклу, рядом с собой. — Начинайте, падре.
43
Льюэллин
— Тебе ещё не надоело смотреть на это? — вернувшись в зал, Льюэллин рухнул на стул рядом с Брянкой и набросился на еду.
А что? Заслужил. Не всё же бегать от стола, уставленного яствами, в тщетной попытке решить проблемы глупцов, которых, похоже, и так всё устраивает.
— На что? — Брянка томно прикрыла подведённые чёрным каялом глаза.
— На этих двоих… Аж тошнит, — он наполнил свой кубок до краёв и теперь медленно осушал его.
— Странно, беременна я, а тошнит тебя, — с подозрением глянула на него жена и наколола на вилочку солёный грибочек.
— Ну правда, будут только танцы? А как же развлекательная программа? — Льюэллин развалился на стуле.
— В этом вся Лика, — философски заключила Брянка. — Всегда важны лишь её желания. Остальное подождёт.
— А ты не преувеличиваешь? Объективно, её правление вполне…
— Да причём тут правление? Посмотри, как она относится к близким. Даже подарки дарить не умеет, эгоистка несчастная.
— В смысле?
— Подарила сегодня Гвен браслет с рубинами, и сама такой же надела. Видишь, как блестит?
— Погоди… — присмотревшись к запястью танцующей королевы, Льюэллин действительно увидел браслет, красные камни которого изумительно подходили к цвету её платья.
— Видишь? Всегда так было: если кому-то дарили подарок, точно такой же преподносили малышке Лике, чтобы та не расстраивалась… Мне лично от неё достался всего один сувенир — дешёвый браслетик из жемчуга с непонятным сиреневым камнем.
«Странно слышать, что Брянка не узнала какой-то камень. Да ещё и сиреневый… а не может ли это быть?..»
— И то не подарила, а отдала то, что самой не подошло, — меж тем расходилась Брянка. — Даже сегодня… Она не переваривает Гвен. Общается с ней только потому, что приличия обязывают. Вот и решила уесть: специально заказала два браслета, один подарила Гвен, другой — себе любимой. Хвала Творцу, сапфиры у её ювелиров оказались в одном экземпляре… А знаешь что? К Хосу Лику, — ловкие пальчики принялись снимать серьги с синими камнями. — Сто лет меня знает, но так и не усвоила, что мне не нравится мода Ардара!
— Брянка, пожалуйста, остановись! — перебил её Льюэллин. — Кажется, я всё понял.
— Что именно?
— Похоже, с подарками не всё однозначно. Возьми служанок, идите в комнаты и запритесь там изнутри.
— А ты? — обеспокоенно спросила жена.
— Что со мной сделается? — Льюэллин застегнул камзол, поднялся с места и вышел в часть зала, отведённую для танцев.
Пробираясь сквозь плотное кольцо танцующей знати, он догадывался, что ждёт впереди.
— Куда? — не дали ему подойти к танцующей паре.
Острый драконий слух уловил бряцанье кольчуги под простой чёрной тканью, из которой была сшита форма слуги.
— Э-э, — на его везение вальс закончился, и вот-вот должен был начаться другой. — Хочу пригласить её величество на танец.
— Не положено, — слуга попытался сдвинуть его в сторону, и если бы Льюэллин не подчинился, у того бы случился конфуз.
«И вышел бы знатный скандал».
Однако дракон подчинился. Передумал привлекать к себе излишнее внимание. Да и понял он всё.
«Поздно устаивать шум. Лучше попробовать всё исправить. Конечно, если осталось, что исправлять».
— Как невежливо, — только и отряхнул он рукав, когда его вернули в толпу и избавили от хилых хваталок.
Состроив обиженную моську, и оглядываясь на стражу, Льюэллин направился к коридору почти прогулочным шагом. Оттуда, уже быстрее — к балкону. Распахнул дверь. Увидел, что ближайшее уединённое местечко полностью занял сугроб. Помянул на низком диалекте нерадивых работников замка. И рванул по лестнице, перемахивая через ступеньки, в поисках комнаты, каморки… хоть чего-нибудь!
Чем-нибудь оказалась чужая спальня. Закрыв дверь изнутри, Льюэллин наскоро убедился, что остался в одиночестве, вытащил бусину, обхватил её, разогревая, и принялся молиться, чтобы на этот раз Адайн отозвался.
Адайн
Стоило ему найти убежище на ночь и устроиться в тёплом сене под крышей конюшни, как бусина снова нагрелась.
— Лью, — прошипел он в темноту. — Хватит, друг. Дай уже отоспаться и сам отдохни.
— Адайн, ты не понимаешь! — возбуждённо заговорил рыжий.
— Понимаю. Я всё знаю… Я отпускаю её, Лью.
— Адайн, послушай!!
— Это ты послушай, — сдунул он с носа соломинку. — Что может быть лучшим доказательством любви, если не доверие? Да, можно не одобрять её выбор, но… Я видел их. Видел, как она…
— Адайн, это не она!!! — рявкнул Льюэллин.
— …танцевала с ним.
— Это Гвен танцевала! А вместо Эрика какой-то статист, дублёр, возможно, любовник Гвиневры.
Новость будто обухом по голове огрела.
— Уверен?
— Проверил. Они всё время держатся на расстоянии в дымовой завесе. И к ним никого не подпускают.
Перед глазами дракона снова встало замороженное стекло купола, неверный свет внутри, белёсый туман, и… женщина со светлыми локонами откидывает голову в танце, а он не видит её лица — люстры отсвечивают. Рядом с ней мужчина в одежде северного короля. Только его лица он тоже не видел!
«К тому же Лика не запинается в танце».
— Льюэллин, где она? — вскочил он, распихивая сено.
— Понятия не имею.
— Значит так, ты обыскиваешь замок, я возьму на себя дороги.
— Погоди. Вряд ли они в замке. Тут полно гостей, и слуги повсюду носятся от чердаков до подвалов.