Обнародование подобного воздействия на короля никого не оставило равнодушным. Все зашептались: маги — возмущённо, парламентарии и законники — встревоженно.
— Чего вы хотите, ваше величество? — насупился Даэрон.
— Снимите печати молчания, — честно ответил Адайн.
— Снять!
— Снять немедленно!
— Это недопустимо! — загомонили представители двух наиболее гуманных ветвей власти.
— Недопустимо? — скривился Даэрон. — Что ж, тогда и Ковен продемонстрирует честность, — маг решительно поднялся с места: — Господа, наш король — преступник. Клятвы на крови были компромиссом. Но если Адайн Мэдог Ясскарлад желает нарушить договор, то и мы молчать не станем. Имеются веские доказательства, что…
— Спешу заметить, — перебил Даэрона славящийся едкостью Чивилиор, — Его величество пока ничего не сказал. Печати-то всё ещё на месте.
— Снимите печати с Его Величества, тогда и поговорим! — выкрикнул кто-то из законников.
— Технически, ваш устный мм… договор, — Чивилиор показал пальцами в воздухе кавычки, — не был нарушен со стороны его величества. Чего не скажешь о вас, господин Маг.
— Вы зарываетесь, Чивилиор, — вспыхнул Даэрон. — Не забывайте: на нашей стороне магия!
— Угрожаете? — презрительно сморщился Чивилиор.
С места подскочил и Бокэн:
— На нашей стороне поставки магических ингредиентов! И право собственности на ваше имущество. Долго ли будут сопротивляться 12 драконов, оставшись без камней и лабораторий?
— Да. Особенно, если мы объявим Магический Ковен вне закона, — хихикнул Чивилиор.
— Попробуйте, — гневно зыркнул Даэрон.
— Натравим прессу, ославим на всю страну, — мечтательно потирал руки глава законников. — Гарантирую, сразу растеряете всех союзников.
— Ославлялка не отвалится? Магия работает гораздо быстрее, чем ваша бюрократическая машина, — осклабился Даэрон.
— Прекратить дискуссию! — громко крикнул Адайн.
Все знали: так же быстро, как магия, в Грайгцуре работали стражи и тайные службы, находящиеся в прямом подчинении у короля. И пусть Адайн, в отличие от своего отца, не столь тесно работал с особыми структурами, прочим «столпам власти» знать об этом не обязательно.
Меж тем разговоры действительно стихли.
В какой-то степени это стало открытием для Адайна. До сих пор у него не возникало желания и возможности проверить предел своего властного ресурса. И вдруг оказалось, он не так уж и мал. Возможно, сработала репутация? Но факт оставался фактом: короля по привычке, побаивались. И да, сейчас Адайн находился в таком состоянии, что было не до принципов, сейчас он готов был использовать самого Хоса.
— Даэрон, — обернулся Адайн к заместителю Архимага, раз уж Форцерин предпочёл отсиживаться.
«Что странно. Возможно, он принял обет молчания? У магов бывает. Или, будучи хитрым стратегом, ждёт наиболее удобного момента для очередного удара? Знать бы, что за козырь у него в рукаве…»
— Снимите с меня клятвы на крови. Хотя бы только вторую.
Первая обязывала Адайна хранить в секрете свой магический дар. Вторая — его источник. А именно: повторное посещение недр Хрустальных пещер, и всё, что цеплялось за этот факт. Например, отсутствие разумной причины запрета на повторные браки. Маги запретили их только для сохранения втайне секрета обретения магии.
— Нам надо посовещаться, — произнёс озабоченно Даэрон.
Маги скучились вокруг Форцерина и зашептались.
Адайн же дотронулся до бусины связи, и тут же одёрнул руку. Лика не ответит.
«Никто не ответит,» — в груди стало больно.
Простит ли он когда-нибудь эту глупую, самоуверенную женщину? Ведь Нэрис Мейб так и не простил. Нет, видит Творец, не простил. А иначе почему ему по-прежнему так плохо? И зачем, во имя бездны, Ликария преумножила его боль?
Он поймал себя на том, что стоит посреди амфитеатра и смотрит на ночное небо, виднеющееся в круглом отверстии для вылета, оставленном в потолке.
«Должно быть, со стороны я выгляжу странно и глупо,» — Адайн перестал пялиться на звёзды и попытался вернуть себе внешнюю невозмутимость.
Бросил взгляд на совещающихся магов. Потянулся, разминаясь, и даже смахнул невидимую пылинку с рукава чёрной кожаной куртки.
Чёрный — непривычный цвет для него. Но иной одежды у Даэронов на нашлось. А видеть на себе белое он больше не мог — слишком сильно такая одежда напоминала о времени, проведённом рядом с Ликарией.
«Слишком… больно».
12 часов спустя, Ардар
Лика
Очнулась Лика от холода. Вдохнула запах сырости. Перевернулась на бок, ощущая щекой и ладонью нечто липковатое и твёрдое. Упёрлась руками, и заставила себя принять сидячее положение.
Ей понадобилось время, чтобы вспомнить как, точнее, благодаря кому, она очутилась здесь — в подземелье, где сумрачно и зябко, из темноты попискивают крысы, а постелью служит гнилая деревянная скамья.
Причём она ещё неплохо устроилась. Судя по тому, что за решёткой виднелась полукруглая башенная стена, освещённая единственным факелом, Лику посадили в одиночную камеру — одну их тех, что располагались в подвалах древнейших башен королевского замка.
Это был единственный плюс — ей воздали поистине королевскую почесть, ведь в смутные времена, кои знал и Ардар, именно сюда заключали узников королевской крови.
Зато минусов была масса: будучи отрезанной от собственных подданных, Лика не знала, что с ними происходит? Сколько их — таких же, как она, безвинно брошенных в темницу? Будучи здесь, она не видела, как к ним относятся, в каких условиях содержат? Не могла ничего сделать для них, даже словом поддержать не могла.
Кроме того, она не знала, схвачен ли Льюэллин? И хотя не удивилась бы, узнав, что рыжий сбежал, — в конце концов, это она настояла на претворении в жизнь «ужасного плана», у рыжего семья, а Адайн явно держит на него зуб. Огро-о-омный драконий зуб. Короче, у Льюэллина, правда, масса причин спасаться самому и спасать от гнева разъярённого Адайна беременную Брянку… Всё равно надежда на то, что изобретательный дипломат что-нибудь придумает и вытащит её — ма-а-аленькая, почти исчезающая надежа, — пока ещё тлела в её душе.
Поэтому, когда в затворе потолочного люка провернулся ключ, Лика поднялась со скамейки и заковыляла к решётке.
Люк тихо открыли. На каменную лестницу упали дрожащие от сквозняка блики свечи. Тот, кто вошёл в её камеру, спустился на несколько ступенек. Закрыл за собой люк, оставив в скважине ключ, и… сердце Лики встрепенулось, ударилось о грудную клетку и затихло, затаившись.
Ведь к ней спускался дракон. Когда-то любимый ею дракон.
«А теперь от него можно ожидать чего угодно,» — на всякий случай она попятилась от решётки.
И правильно сделала, так как Адайн почти вплотную подошёл к прутьям:
— Выглядишь паршиво, — тихо проговорил он, наведя на узницу золотистый свечной ореол.
Лика промолчала.
— Платье просто ужасное. Чёрный тебе не идёт.
— Зато тебе к лицу, — не выдержала она. — Зачем пришёл?
— Узнать, не нужно ли чего?.. Тёплого одеяла? Воды? Может хочешь горячего ужина?
— А смысл? — Лика горько усмехнулась. — Если мне не привиделось в бессознательном бреду, завтра на рассвете меня казнят.
— Да, — ответил он просто.
А у Лики дыхание перехватило, как при резко взлёте — её тайные страхи обрели ужасающую плотность.
— Что ж, — произнесла она из последних сил, решив, что в последние часы должна проявить по-настоящему королевскую стойкость, — я не первая коронованная особа, жизнь которой закончится вот так.
— Не спросишь, почему твоя закончится именно так? — искривил он губы. — Думала когда-нибудь о том, как тебя запомнят потомки?