— Не она первая, — отозвалась хозяйка, вытирая руки о фартук. Видимо, на нее эта новость не произвела впечатления.
Молодой человек подвел девушку к столу.
— Вот это и есть госпожа Поркье. Мадемуазель Вальда Бертон.
Вальда протянула руку.
— Как уже отметил месье Сэнфорд, он послужил невольной причиной моего падения в воду. И я была бы очень признательна, если бы вы разрешили мне переодеться и обсушиться у вас в доме.
— Разумеется, мадемуазель, — поклонилась госпожа Поркье. — Пожалуйте за мной.
Сэнфорд протянул Вальде ее мешок. — А я тем временем насухо протру вашу камеру, — сказал он. — Хотя не думаю, чтобы вода просочилась сквозь кожаный футляр.
— Будем надеяться, что вы правы, — холодно ответила «мадемуазель Бертон». Она чувствовала, что будет несказанно огорчена, если пропадет одна из трех ее пленок.
До сих пор разговор протекал на французском языке, но затем молодой человек прибавил по-английски:
— Я подожду здесь, а вы постарайтесь договориться с мадам относительно вашего пребывания здесь. Уверен: теперь, когда она убедилась, что вы не цыганка, то с радостью согласится.
Девушка хотела было ответить, что ему нет никакой нужды ее ждать и он может возвращаться к своим занятиям. Но тут же подумала, что, возможно, с его помощью удастся еще до вечера сделать несколько снимков.
— Да, подождите, пожалуйста. Я недолго.
Дом имел в плане форму прямоугольника. По такому принципу строились в этих краях все фермы. Вальда сама не раз бывала в жилищах графских арендаторов и знала, что внутри они, как правило, разделяются коридором на две части. По одну сторону располагалась большая общая кухня, где хозяева принимали пищу вместе с работниками, а также многочисленные кладовые. По другую — находилась большая, красиво обставленная комната, так называемая приемная для гостей, или салон, а также парадная столовая, где члены семьи, надев праздничные одежды, обедали по торжественным случаям.
На второй этаж вела лестница, иногда даже две. Верхние комнаты располагались таким образом, чтобы их обитатели меньше страдали от ветров, в зимнюю пору не только холодных, но и сокрушительных. Для этого стены, выходившие к морю, делались обычно глухими, без окон, за исключением тех случаев, когда заслоняющие дом деревья были очень высоки и мощны.
По натертой до блеска лестнице госпожа Поркье привела Вальду на площадку верхнего этажа, куда выходили две двери. Хозяйка отворила левую, и девушка очутилась в очаровательной комнате, половину которой традиционно занимала большая квадратная кровать с пологом. Любившие негу и комфорт французы обычно настилали на свои ложа многочисленные перины на гусином пуху.
Окна закрывались занавесками, а снаружи — крепкими ставнями, запирающимися на ночь. Громадных размеров камин, предназначенный, видимо, для сжигания целых бревен, согревал жильцов в промозглые зимние месяцы.
Вероятно, долгими зимними вечерами были сплетены разнообразные устилавшие пол коврики и половички из овечьей шерсти, белые и пестротканые. Нигде — ни пылинки. Комната поражала чистотой. Все было отмыто, выскоблено и натерто пчелиным воском. Через раскрытые окна лился сладкий аромат роз и жимолости, смешанный с острым запахом морской соли и йода, долетавшим со Средиземноморья.
— Здесь вы сможете переодеться, мадемуазель, — объявила госпожа Поркье, с любопытством разглядывая грубый холщовый мешок, который тащила Вальда.
— Благодарю вас. А вы не могли бы высушить мою одежду?
— Ну конечно!
— Господин Сэнфорд упомянул, что вы, вероятно, любезно позволите мне остаться на ночлег, — отважилась Вальда.
Фермерша взглянула на нее с явным недоумением.
— Вы что же, мадемуазель, путешествуете одна?
— Мои друзья ожидают меня в Сент-Мари-де-ля-Мер, — поспешила объяснить Вальда. Но я считаю, будет разумнее прибыть туда уже после фестивальных торжеств — ведь я не цыганка.
— Да, ваша одежда поначалу сбила меня с толку, — засмеялась госпожа Поркье. — Но теперь, когда видны ваши глаза и волосы, ни за что не спутаешь вас с цыганкой.
— Так я могу остаться?
— Мне будет очень даже приятно, мадемуазель. Всякий друг господина Сэнфорда — желанный гость в нашем доме. — От Вальды не укрылось звучавшее в ее голосе уважение. — Вот тут, в кувшине, вода. А если вы соблаговолите принести мне в кухню вашу мокрую одежду, я вывешу ее на солнышке, а то, если потребуется, и просушу над печкой.
— Думаю, она и на солнце отлично высохнет, — улыбнулась гостья.