— О, разумеется! Мне вовсе не хочется огорчать любезную госпожу хозяйку. Она была ко мне так предупредительна!
Когда молодые люди вошли на кухню, в ноздри им бросился аппетитный запах готовящихся кушаний. На обеденном столе Валь да заметила обилие овощей, а также трюфели, грибы нескольких видов, спаржу и провансальские оливки — лучшие в мире.
— Несмотря на ваши потрясающие пирожки, мадам, я чувствую зверский голод, — объявил Сэнфорд.
— Ну, сегодня-то вы не перетрудились, месье! — шутливо отозвалась хозяйка. — Так что едва ли заслужили сытный ужин.
— Во всем повинна мадемуазель, — в тон ей оправдывался англичанин. — Я ведь как раз ехал, чтобы присоединиться к добрейшему господину Поркье, когда эта молодая леди воспрепятствовала моему намерению.
— Что за беспочвенное обвинение! — возмутилась Вальда. — Мадам права: вас и впрямь следует наказать! — Однако лицо ее сияло улыбкой, а на щеках девушки Сэнфорд, к своему удовольствию, заметил нежные ямочки.
Вальда побежала к себе убрать фотокамеру, чтобы никто не повредил ее ненароком. По ее расчетам, сегодня было отснято кадров двадцать пять, а то и больше. «Следует поберечь пленку для фламинго и диких лошадей, — думала она, — да еще оставить кадры для цыган в Сент-Мари».
У нее оставались еще две чистые пленки, и девушка надеялась, что в итоге наберется снимков сорок-пятьдесят, пригодных для представления на выставку.
Теперь она была абсолютно уверена, что выставка фотографий в Париже непременно состоится и что отчим и все его знакомые будут по-настоящему поражены ее, Вальды, достижениями.
Переодеваясь к ужину, девушка думала, как же ей повезло, что она попала на эту чудесную мызу, где ей предоставлены и ночлег, и столько изумительных возможностей!
Не так уж она была наивна, чтобы не понимать, что в деревенской гостинице о подобном не могло бы идти и речи. Кроме того, девушка смутно чувствовала, что там она могла бы столкнуться с непредвиденными неприятностями и посягательствами со стороны грубых постояльцев.
Впрочем, во всем, что касалось реальности, за пределами своего наполненного роскошью, тщательно оберегаемого от грубой прозы жизни мирка, Вальда была крайне неопытна и отличалась порой младенческой невинностью. Для нее совершенно новым жизненным опытом явилось даже самостоятельное, без помощи горничной, переодевание. К ужину Вальда облачилась в вечернее платье, которое предусмотрительно захватила с собой, и весьма гордилась своим выбором.
Сшитое из превосходного муслина и отделанное рядами валансьенских кружев, оно было легче пуха и совершенно не мялось. Изысканный крой лифа подчеркивал хрупкость и тонкость ее талии, а узкие, длинные кружевные рукава изящно застегивались у запястий. Верхняя юбка пышно взметалась над шелковой нижней, которая, будучи туго свернута, занимала в вещевом мешке очень мало места, что являлось ее несомненным достоинством.
В то же время девушке не хотелось выглядеть, что называется, «разряженной в пух и прах», и этому желанию как нельзя лучше соответствовала верхняя часть платья. Вырез, изысканно обнажая плечи и грудь, не имел в то же время никакой дополнительной отделки. Весь наряд в целом производил впечатление благородной простоты.
Не желая излишне отягощать свой багаж, Вальда дополнила этот туалет парой атласных туфелек без каблуков, которые, хотя зрительно и уменьшали ее рост, весили зато не более одной-двух унций.
Ей, конечно, и в голову не приходило, что этот «скромный» наряд произвел бы настоящую сенсацию на любом постоялом дворе. Крестьяне, отродясь не видавшие даму в вечернем платье, пялились бы на нее, как на диковинное животное.
Даже Ройдон Сэнфорд был изрядно изумлен, когда она, точно легкая фея, впорхнула в салон ему навстречу.
— Вы потрясающе выглядите! — восхищенным поклоном приветствовал он ее. — И, осмелюсь добавить: потрясающе красивы!
Сам он, правда, тоже переоделся, хотя и не в вечерний костюм. На нем были бархатная куртка, покрой которой, в представлении Вальды, ассоциировался с художниками, и белая рубашка — не накрахмаленная, но с жестким воротничком.
Глаза Вальды невольно расширились — она не ожидала от него комплиментов. На ее вкус, эти слова прозвучали несколько фамильярно. И все же его откровенное восхищение против воли вызвало в ней теплый прилив радости. Приглядевшись к молодому человеку, словно впервые, девушка с некоторым удивлением отметила, что сейчас он выглядит гораздо привлекательнее, чем в грубой одежде и старой широкополой пастушеской шляпе.