Она уже не боролась, не думала, не сознавала себя. Вновь всем существом сливалась она с возлюбленным, становилась его частицей, но только теперь это показалось ей еще прекраснее и фантастичнее, чем в первый раз. Огонек, сперва чуть опалявший груди, разгорелся в жаркое, бушующее пламя, захлестнувшее ее целиком.
Сознание ушло, осталось одно лишь чувство, и оно достигло запредельной силы и глубины.
Огонь бушевал все сильнее, пламя поднималось все выше. Тело сильно и сладко болело, как бы желая, требуя большего. Оно рвалось к чему-то, чего девушка не понимала, лишь смутно догадывалась: оно жаждет что-то отдать возлюбленному — ведь умом и сердцем она уже принадлежит ему безраздельно!
Время, пространство, весь мир исчезли! Он увлек ее в рай, где были только они. Так продолжалось целый век — век восторга и блаженства.
Потом Ройдон оторвался от нее и медленно поднял голову.
С минуту Вальда была не в состояние ни пошевелиться, ни вздохнуть.
— Я люблю тебя! Люблю! — вырвалось наконец из самой глубины ее сердца.
— Милая, это безумие!
— Нет! Это прекрасно! Божественно! Пожалуйста, целуй меня еще!
Ладо Ройдона приблизилось к ней. Червонные волосы Вальды, рассыпавшись, струились по подушке, по его рукам. В красноватом пламени свечи ее влажные, трепещущие от поцелуев губы, казалось, излучали тепло, а глаза были огромными, сухими и блестящими. Это был ответ страсти, которой прежде она в себе не ведала, да и теперь хорошенько не понимала.
Он глядел на нее долго, почти вечность, и наконец с видимым усилием разжал объятия.
— Я сказал, это безумие.
— Но почему?
— Тебе нельзя быть моей. Этого не должно было случиться.
— Но это уже случилось. Я — твоя!
Не говоря ни слова, Ройдон подошел к окну и откинул занавеску, будто ему не хватало воздуха.
Вальда глядела ему в спину, выражение счастья постепенно сбегало с ее лица, пульсирующее в груди пламя уступало место ощущению растерянности.
— Что-нибудь не так? — беспокойно спросила она через минуту.
— Все не так. Ты должна забыть об этих поцелуях.
— Почему? Но почему? — Оторвав голову от подушек, на которые ее опрокинул Сэнфорд, девушка рывком села на кровати.
— Завтра, — заговорил он внезапно со спокойной решимостью, — ты уедешь. Или уеду я. Нам нельзя оставаться вместе.
— Почему нельзя? — недоуменно вскричала Вальда. — Что я такого сделала? Я чем-то расстроила тебя? — Он молчал. — Это оттого, что я сказала… что люблю тебя?
— Нет, конечно же, нет! — Сэнфорд резко обернулся. — Просто я стараюсь убедить себя, что это — неправда.
— Это правда! Ты — самое дорогое, что у меня есть! Все, о чем я мечтала, чего так ждала! Я знала, чувствовала, что где-то на земле есть такой человек. Я только боялась тебя не найти!
— Не говори таких слов! — Сэнфорд бросил на нее пронзительный взгляд, потом опять отвернулся к окну.
— Я не понимаю, — тихо и растерянно произнесла девушка. — Ты хочешь сказать, что я тебе не нравлюсь? Или я тебя чем-то обидела?
Повинуясь порыву, Ройдон улыбнулся и шагнул к ней.
— Ты не обидела меня, милая. Я только огорчен, что ты ведешь себя столь неразумно и подвергаешься такому риску.
— Значит, мы можем быть вместе? — Глаза Вальды радостно блеснули.
— Нет! — Короткое слово выстрелом прогремело в комнате. Взгляд Ройдона вновь помрачнел, голос обрел жесткие нотки. — Я обязан думать о твоем благополучии. Ты же, если имеешь хоть каплю благоразумия, немедленно вернешься домой, к отчиму, и сделаешь, как он велит.
— Я не могу! Не могу этого сделать! Тем более теперь, когда встретила тебя.
— Я для тебя — никто, — твердо и глухо сказал Ройдон. — И потому должен как можно скорее с тобой расстаться. Ты сама сказала, что я не вправе вмешиваться в твою жизнь. Поэтому можешь остаться здесь или ехать к твоим друзьям в Сент-Мари — завтра утром я уезжаю.
— Нет! Нет! Ты не сделаешь этого! Прошу тебя, останься. Хотя бы еще на день.
— И еще на ночь? — усмехнулся Сэнфорд. — Ты думаешь, я смогу опять ограничиться поцелуями? — Он бросил на нее взгляд, в котором девушка увидела огонь.
Выдержав этот пронзительный, обжигающий взор, Вальда проронила еле слышно:
— Я этого и хочу. Хочу быть твоей.
Его губы сжались в жесткую линию.
— Ты сама не знаешь, что говоришь.
— Знаю. Я тебя люблю и хочу быть твоей, всецело… Мне кажется, это будет самое восхитительное, самое чудесное событие в моей жизни!