— Такую жизнь я вел лет семь. Затем, год назад, узнав, что отец умер, а мать очень больна, вернулся домой. Мать я застал даже в худшем состоянии, чем предполагал.
От Вальды не укрылась прозвучавшая в голосе Сэнфорда боль. Видимо, молодой человек глубоко любил свою мать.
— Я привез с собой небольшую сумму денег, и они пришлись очень кстати: требовалось оплачивать лечение, сиделок, лекарства… Я старался также доставлять матери те маленькие радости, которых она была лишена при жизни отца…
— Она поправилась? — взволнованно спросила девушка.
Ройдон горестно покачал головой.
— Умерла. Два месяца назад…
— Я так сочувствую твоему горю, — мягко промолвила Вальда.
— Она долго страдала и под конец уже сама хотела умереть. Но я рад, что был с ней до самого конца.
Ройдон рассказывал просто и сдержанно, всего лишь излагая факты. Не желая задерживаться на своих несчастьях, он повел повествование дальше:
— Все мои сбережения кончились, да к тому же я изрядно задолжал. Требовалось найти работу, причем срочно. Тут очень кстати пришлось предложение моего друга ознакомиться с сортами здешних вин и дать заключение относительно возможности их экспорта в Англию. Заработал я на этом, правда, немного, но работа оказалась приятной. А поскольку, не жалея сил, я изъездил этот край вдоль и поперек, то решил устроить себе небольшой отдых, прежде чем возвращаться и искать новое занятие. — Он поглядел на девушку, потом отвернулся и уставился на пламя свечи. — Теперь ты понимаешь, почему я сказал, что не могу, не вправе, на ком-либо жениться. Я себя-то с трудом обеспечиваю, едва свожу концы с концами. Что уж говорить о жене!
Вальда затаила дыхание.
— Значит… если бы не это… ты на мне женился?
— Ты ведь знаешь, что да! Мне и самому кажется, что мы с тобой переживаем нечто исключительное. Пожалуй, такого со мной ни разу не случалось, а может, и впредь не случился.
Его слова отозвались в душе девушки чудесной музыкой. Он словно читал их в ее сердце.
— В юности я мечтал встретить подобное чувство… Бродил по свету, но не находил ничего и в конце концов разуверился. Решил, что такое бывает только в книгах да в наивных юношеских мечтах. И вот встретил тебя…
— Ты… правда так чувствуешь? — прерывающимся голосом вымолвила Вальда.
— Правда. Но, милая, как нам быть вместе, если я не могу предложить тебе ничего, кроме нужды и лишений?
— Что мне до лишений, если я буду с тобой! К тому же у меня есть… немного собственных денег.
— Которых, вероятно, хватит на покупку пленок к твоей камере! — усмехнулся он. — В любом случае, не думаешь же ты, что я позволю жене меня содержать?
Тон его был нарочито легкомысленным, но Вальда давно догадывалась, что перед ней человек исключительной гордости. Узнай он, что она богата, это открытие не привлекло бы его к ней, а скорее оттолкнуло.
— Во всяком случае, с голоду мы не пропадем! — убеждала его она.
— Голодать мы и так не будем! — твердо пообещал он. — У меня есть и руки, и голова на плечах. Я в состоянии заработать на жизнь — тем или иным способом. Вопрос в том, согласишься ли ты довольствоваться этим немногим, любовь моя? — Прежде чем девушка успела ответить, он прибавил: — Ведь скорее всего жизнь наша будет лишена не только роскоши, но подчас даже элементарного комфорта. Может быть, потребуется переезжать в незнакомые края, но отнюдь не в экипажах или вагонах первого класса.
— Неужели ты полагаешь, что такие мелочи будут иметь для нас значение?
— Для меня, пожалуй, нет — ведь я ко всему привык. Но ты, я вижу, никогда не ведала нищеты. Тебе не приходилось экономить на еде, одежде, ночлеге, выбирая пристанище подешевле.
— Все это не имеет для меня значения! — быстро и горячо проговорила Вальда. — Мне бы только быть с тобой!
— Нет, чем больше я раздумываю, тем сильнее подобные планы отдают авантюрой. Такой шаг будет преступен, прежде всего по отношению к тебе. Да и по отношению ко мне — тоже. Представь, что настанет день, когда ты станешь винить меня и упрекать в легкомыслии. Повзрослев, ты убедишься, что принесенная тобой жертва не окупается никакой любовью.
Сияя глазами, Вальда протянула к нему руки.
— Как ты можешь так думать! Такая любовь, как наша, оправдает тысячу лишений и неприятностей!
Мгновение Ройдон колебался, но, не в силах устоять, склонился к ней, и девушка обвила его руками за шею, привлекая к себе. Но вместо поцелуя он нежно обнял ее и прижался щекой к ее щеке.
— Я стараюсь быть благоразумным, — прошептал он, — и думать за нас двоих. Но ты делаешь это почти невозможным, дорогая.