Я затормозила в нескольких сантиметрах от пропасти, широко раскинула руки и закричала, выпуская всю боль, что пронзала сознание. Кричала так, как не могла сделать в тот вечер, когда меня насиловал сын преподавателя. Кричала, пока не поняла: все, больше сил нет.
***
Кристиан
Когда Лия выбежала из аудитории, я не смог спокойно и дальше писать. Она ведь даже не заметила, что мы сидели рядом. Определенно что-то произошло, пока меня не было. А ее взгляд был такой же, как на записи с вечеринки, где погибла Лада, взгляд самоубийцы. Плюнув на результаты теста, я наугад проставил галочки и ринулся за своим несчастьем.
Возможно, будь я в худшей форме, то догнать бы мне ее не удалось. К счастью, Амалия не пряталась где-то в лабиринте учебных классов. Она бежала по направлению к пляжу.
«Какой интересный выбор. Обычно люди, которым плохо, стараются спрятаться от окружающих. Но пляж и уединение — вещи точно несовместимые».
Уже повернув на тропинку в бухту, заметил, что моя беглянка свернула в сторону обрыва.
«Вот черт! Только не это. Что же ты творишь, Мышка?»
Я уже мысленно хоронил ее, когда это чудо затормозило у самого края и начало кричать. Сердце дрогнуло от облегчения, что мне не придется уговаривать ее не прыгать. Я знал немного психологию: брат часто просил проверить его перед экзаменами. Но одно дело читать, как работать с самоубийцами, другое — применять все это на практике со знакомым тебе человеком.
Я подошел к ней медленно и осторожно, стараясь не напугать. Если эта ненормальная дернется, то ловить ее можно уже внизу. А я не супермен для подобных фокусов.
«Крик исцеляет душу, очищая самые темные ее уголки», — звучал в голове голос брата, возвращая мне надежду, что все обойдется.
Но на этом представление не закончилось. Когда голоса у девушки почти не осталось, Амалия сделала шаг назад, повалилась на землю и истерически засмеялась. Я стоял и смотрел на нее, не понимая, что же делать дальше. В голове даже промелькнула мысль про дурдом.
— Не поеду я туда, — неожиданно произнесла моя подопечная. — Даже не думай вызывать скорую.
— Значит, ты в курсе, что твое поведение далеко от нормального?
— И что? Я кому-то мешаю? Может, тебе? — ощетинилась она.
— Да ты хоть представляешь, как я испугался?
— А никто не просил тебя пугаться и бежать за мной. Может, мне хотелось побыть одной.
Этот разговор начинал меня бесить. Никогда бы не подумал, что в этой хрупкой девушке столько желчи.
— Лучше было бы дать тебе спрыгнуть? Каково было бы мне знать, что я мог спасти, но предпочел остаться в классе? Как бы я с этим потом жил? — медленно повернув ко мне голову, она с тревогой посмотрела на мое лицо.
— Не прыгнула бы.
— Что?
— Я бы не покончила с собой. И не потому, что не смогла бы, просто не хочу так подставить своего опекуна. Дядя не заслужил такого.
— У тебя есть опекун? Погоди. Сколько же тебе лет?
— Двадцать один.
— Так почему...
— Никогда не отправляй в сумасшедший дом человека, если его любишь. Лучше ему не станет.
— Прости.
— Теперь ты знаешь, что я в порядке. Можешь идти. Мне не нужна твоя помощь, — ее слова оборвали нить, отвечающую за разумность действий. Потому что то, что я сделал дальше, невозможно ничем другим объяснить, только помутнением рассудка.
Я нагнулся, схватил девчонку за плечи, рывком поставил на ноги и встряхнул. Хотелось вытрясти из нее всю дурь, может, тогда она начнет жить, а не существовать. Как она не понимает, что одной ей никогда не справиться, что она попросту гробит свою жизнь?
— Ты давно в зеркало смотрела? Приди в себя! — орал я. — Ты в глубокой заднице, и одной тебе не вылезти. Я ведь честно пытаюсь помочь, не давить. Неблагодарная свинья!
— Пусти. Пусти, пожалуйста, — прошептала Лия.
От ее голоса я пришел в себя, как от пощечины, и отпустил. Девушка, почувствовав, что ее уже не держат, отпрыгнула от меня, как от прокаженного.