Секретарши на месте уже не было. И не мудрено — рабочий день уже давно закончился. Что ж ректору только неймётся? Тоже бы пошёл в жилой корпус преподавателей, отдохнул, расслабился. А не студенток ловил на горячем.
— Присаживайтесь, — мужчина махнул на кресло, сам же подошёл к столику, плеснул что-то, наверняка крепкое, в прозрачный стакан, и великодушно предложил: — Чаю?
Я вскинула голову, смотря в лицо странному магистру и заметила, как глаза горят лукавством. Издевается.
— Нет, благодарю, — ответила предельно спокойно. Он вроде как равнодушно пожал плечами, но я увидела, как улыбка коснулась его губ.
Очки он снял, явно считая, что разыгрывать спектакль передо мной ни к чему.
— Расскажите мне, что делали за пределами академии, без допуска, да ещё и в такое время?
Я успела только рот открыть:
— О простой прогулке даже речи не заводите, если не хотите увидеть меня в гневе.
Рот я закрыла. Ещё и ладонью зажала, чтобы точно ни один звук не сорвался. Я его не только в гневе, я и просто так видеть ректора не хочу. Кто бы ещё позволил мне уйти, было бы вообще прекрасно.
— Я, — начала, когда тишина стала давить на меня со всех сторон. — Встречалась с дорогим мне человеком.
Ни словом не солгала.
Мужчина отхлебнул янтарную жидкость, скривился на мгновение, потом спросил:
— И насколько этот человек дорог вам?
«Да не очень. При встрече — прибила бы», — подумала, но вслух была вынуждена сказать другое:
— Очень дорог.
Глубокомысленное «Хм» было мне ответом. И ничего более. Так мы и сидели — я, в ожидании дальнейшего допроса, и ректор, погрузившийся в свои мысли. Наконец, мужчина перестал изображать памятник, и посмотрел на меня глазами, в которых вновь плескалось расплавленное золото.
— Я знаю, кто вы, Виолетта, — и так многозначительно прозвучали слова, что я с трудом сглотнула.
Главное правило — врать до конца и стоять на своём, треснуло по швам. Я прямо чувствовала, как краска пропадает с моего лица, и я становлюсь похожей на привидение. Мрачное, загнанное в угол, привидение.
Руки я сцепила в замок, шумно выдохнула и… Прикинулась дурочкой:
— Конечно, знаете, я — Виолетта Эсман, — попыталась улыбнуться, но губы свело, и я бросила это неблагодарное занятие. В смысле, улыбаться перестала, а вот бояться — нет.
Мужчина усмехнулся, отставил стакан, и медленно поднялся со своего места. Так же медленно, не отпуская мой затравленный взгляд, подошёл вплотную, буквально нависая надо мной.
— А ещё, что вы уроженка другого мира, — шёпот прозвучал почти интимно. Почти, тут определяющее слово.
Отпираться больше не имело смысла. Я скрестила руки на груди и хмуро выдавила:
— И?
Глеба я всё же прибью. Если сама выживу.
Магистр склонился ниже, губами касаясь моей щеки:
— Мне нравится, когда женщины говорят правду…
А мне нравится, когда мужчины не пытаются запугивать бедных отчаявшихся девушек. И вообще не переходят личных границ. Это я ему и озвучила, потому что терять мне было уже нечего. Но тут я ошиблась.
Ректор мягко рассмеялся, коснувшись губами теперь уже уха:
— Про бедную и отчаявшуюся вы явно преувеличиваете, и запугивать я вас ещё и не начинал, — последняя часть предложения прозвучала если не как угроза, то уж точно, как обещание.
— А когда начнёте? — уточнила всё так же хмуро. Если он думал, что интимный шёпот способствует улучшению настроения, то явно ошибся. Не в данной ситуации.
— Вы этого ждёте? — нет, да он просто издевается.
Вздёрнула подбородок, хоть в этой позе и довольно сложно было взять себя в руки. И отнюдь не из-за бабочек в животе. Они если и летали, то больше в припадочном настроении, чем в возбуждённом.
— О-о-очень! — теперь уже моих губ коснулась улыбка. Помирать, так с песней.
Глаза мужчины засветились ярче, но я бросила взгляд поверх его плеча и улыбаться перестала. За спиной ректора сгущалась тьма, перерастая в нечто огромное и совсем не дружелюбно настроенное.
Боевой настрой сдох в муках, и я дрожащим голосом спросила:
— Что это?
Магистр нахмурился, всего на мгновение, а потом уже собирался сказать что-то такое же издевательское, как до этого, но в кабинете стала ощутимо холоднее, а в следующий миг громыхнуло так, что у меня заложило уши. А после меня и вовсе швырнуло в стену и приложило головой с такой силой, что перед глазами заплясали чёрные мушки.
Кажется, сегодня я соберу всех насекомых — то бабочки, то мошка. Это была последняя здравая мысль, прежде чем на меня навалилась темнота. Хотя… Здравой её можно было назвать с большой натяжкой. Скорее уж бредовой, как и весь этот день.
Глава 9
Приходила я в себя, как после знатной гулянки. Голова гудела, тело болело, во рту пересохло. И только чужое прикосновение заставило открыть глаза и тут же поморщиться.
Рядом со мной сидел господин ректор, собственной персоной. А я полусидела, полулежала на неудобной софе, что находилась в полуразрушенном кабинете. Мебель была разгромлена, картина на стене — обуглилась. А ровные ряды папок с документами сиротливо валялись на полу.
— Что это было? — просипела, пытаясь не кряхтеть от боли.
Магистр посмотрел на меня хмуро, но ответил без тени насмешки:
— А это приходили по твою душу.
Пару непечатных выражений всё же сорвались с губ, а после я добавила:
— Глеба я всё же прибью, — и это отнюдь не пустая угроза. Откручу ему голову собственноручно, пусть потом без головы ходит, может меньше бед натворит.
— Это тот самый дорогой человек? — удивительно, но издёвка мужчины вовсе не задела. Наоборот, приободрила.
— Он самый, — произнесла кровожадно, и села удобнее, всё ещё морщась от боли. — Глеб — мой родной брат и именно из-за него я оказалась здесь.
Я ждала шквала вопросов, но ректор удивил, бросив лишь равнодушное:
— Понятно.
Нет, ему нужно не ректором быть, а ведущим актёром какого-нибудь королевского театра. Такой талант пропадает. Эти паузы, вздохи, смена амплуа.
— Понятно? — не выдержала. — И что вам понятно? Может, меня тоже просветите?
На смену пережитому страху пришла злость. Нерациональная, но уж какая есть.
— Успокойся, Виолетта, — припечатал мужчина мою зарождающуюся истерику своим властным тоном. — Вопросы здесь буду задавать я.
Надо же, какие мы грозные. Прям боюсь-боюсь! Тьфу!
— Так задавайте, — отступать я была не намерена. Если уж рассказала тайну, которую хранила целых два годы, то в ответ мне хочется услышать чуть больше участия в голосе. Или любопытства. Не важно. Хоть чего-нибудь, а не скупое: «Понятно».
Магистр сдавил пальцами переносицу, вздохнул тяжело и, наконец, произнёс:
— Меня отправила в эту академию найти тебя, точнее ту, кто покрывает Габриэля и хранит одну занимательную вещицу. Я тебя нашёл. И не только я, судя по произошедшему.
— Габриэль? — зацепилась за имя. — Неужели такое имя выбрал мой беспризорный братишка?
— Именно, — кивнул мужчина с улыбкой.
Вот ведь… Габриэль. И хватило же фантазии. Я как была Виолеттой, так ей и осталась. Только фамилию сменила на подходящую для этого мира.
Помолчали. И когда я уже собиралась вновь задать вопрос, меня опередили:
— Ты хоть представляешь, во что ввязалась?
Пришёл мой черёд тяжко вздыхать и выдерживать мхатовскую паузу.
— Если бы, — покачала головой. — Этот обалдуй пропал после детского дома и явился спустя десять лет, чтобы всучить мне шкатулку и вышвырнуть в другой мир. Времени на расспросы он не оставил.
Это была чистая правда. И за долгие два года он так и не дал мне ни одного вменяемого ответа. Только твердил, как заведённый: «Не отдавай никому шкатулку. Не отсвечивай. Я потом всё объясню».