"Господин председатель, друзья!
Сто сорок четыре года назад в моем родном городе — Филадельфии были заложены основы нашей великой страны, Соединенных Штатов Америки, и поэтому совершенно естественно, что этот город, имеющий такое историческое прошлое, проникнут тем мощным американским духом, который сделал его не только величайшим промышленным центром нашей страны, но также одним из крупнейших и красивейших городов всего мира.
Филадельфия имеет около двух миллионов человек населения; территория города равна территории Милуоки и Бостона, Парижа и Берлина, вместе взятых. Из 130 квадратных миль нашей территории мы выделили около восьми тысяч акров лучшей земли на прекрасные парки, скверы и бульвары, чтобы наши жители имели достаточно места для отдыха и развлечений, располагали такой окружающей средой, которая подобает каждому достойному американцу.
Друзья! Филадельфия — это не только большой, чистый и красивый город; она известна всюду как великая мастерская мира, и ее так называют потому, что мы имеем огромную армию в 400 тысяч человек, занятую на 9200 промышленных предприятиях, которые каждые десять минут рабочего дня производят на сто тысяч долларов полезных товаров. По словам одного известного статистика, в нашей стране нет города, могущего сравниться с Филадельфией по производству шерстяных, кожаных изделий, трикотажа, текстильных товаров, фетровых шляп, скобяных изделий, станков, аккумуляторов, стальных судов и множества других видов продукции. Мы выпускаем по паровозу каждые два часа — днем и ночью, — и больше половины населения нашей великой страны ездит в трамваях, построенных в городе Филадельфии. Мы производим тысячу сигар в минуту; в прошлом году на наших 115 трикотажных фабриках было изготовлено по две пары чулочных изделий на каждого мужчину, каждую женщину и каждого ребенка нашей страны. Мы производим ковров больше, чем Великобритания и Ирландия, вместе взятые, а общий масштаб нашей коммерческой и промышленной деятельности так велик, что в прошлом году сумма взаимных расчетов наших банков, составившая тридцать семь миллиардов долларов, была достаточной, чтобы выкупить все облигации займа Свободы, имевшиеся в стране.
Однако, друзья, хотя мы очень гордимся изумительными успехами нашей промышленности и тем, что город является одним из крупнейших центров медицины, искусства и образования в нашей стране, мы испытываем еще большую гордость оттого, что в Филадельфии насчитывается больше частных жилых домов, чем в любом другом городе мира. Мы имеем в Филадельфии 397000 домов, и если поставить эти дома в один ряд на двадцатипятифутовых участках, то этот ряд протянется от Филадельфии через зал съездов в Канзас-Сити, где мы находимся, до Денвера, то есть на 1881 милю.
Но особое ваше внимание я хочу привлечь к тому важному факту, что десятки тысяч этих домов принадлежат трудящимся нашего города и населены ими, а когда человеку принадлежит земля, на которой он живет, и крыша над его головой, то никакие импортные политические болезни не смогут заразить этого человека.
Филадельфия не является подходящей почвой для европейского анархизма, потому что наши дома, учебные заведения и наша колоссальна промышленность созданы тем самым истинно американским духом, который родился в нашем городе и служит наследием наших предков. Филадельфия — это мать нашей великой страны, это подлинный исток американской свободы. Это город, где был изготовлен первый американский флаг; город, где заседал первый конгресс Соединенных Штатов; город, где подписана Декларация независимости; город, где Колокол свободы, самая чтимая реликвия Америки, вдохновил десятки тысяч наших мужчин, женщин и детей. Поэтому мы считаем, что выполняем священную миссию, заключающуюся не в поклонении золотому тельцу, а в распространении американского духа и в сохранении горящим факела свободы, чтобы, с соизволения Всевышнего, правительство Вашингтона, Линкольна и Теодора Рузвельта могло быть вдохновением для всего человечества".
Давайте проанализируем эту речь. Давайте посмотрим, как она построена, благодаря чему она производит впечатление. Прежде всего в ней есть начало и концовка. Это достоинство встречается редко, реже, чем вы, может быть, склонны думать. Она начинается и неуклонно движется вперед, как стая диких гусей в полете. В ней нет лишних слов, оратор не теряет даром времени.
В ней есть свежесть, индивидуальность. Оратор начинает с того, что говорит о своем городе то, чего другие ораторы, возможно, не могут сказать о своих городах; он указывает, что его город является колыбелью всей страны.
Он говорит, что это один из крупнейших и красивейших городов мира.
Однако такое заявление могло быть общей фразой, банальностью. Само по себе оно не произвело бы особого впечатления. Оратор понимал это и поэтому дал своим слушателям возможность ясно представить себе размеры Филадельфии, сказав, что она занимает территорию, равную «территории Милуоки и Бостона, Парижа и Берлина, вместе взятых». Это нечто определенное, конкретное. Это интересно. Это поражает. Это запоминается. Это доводит мысль до сознания лучше, чем целая страница статистических данных.
Потом оратор заявляет, что Филадельфия «известна всюду как великая мастерская мира». Это звучит как преувеличение, не так ли? Похоже на пропаганду. Если бы он сейчас же перешел к следующему пункту, он бы никого не убедил. Но он не поступил так. Он остановился для перечисления товаров, по производству которых Филадельфия стоит на первом месте в мире. Это шерстяные, кожаные изделия, трикотаж, текстильные товары, фетровые шляпы, скобяные изделия, станки, аккумуляторы, стальные суда.
Это не очень похоже на пропаганду, не правда ли?
Филадельфия выпускает «по паровозу каждые два часа — днем и ночью, — и больше половины населения нашей великой страны ездит в трамваях, построенных в городе Филадельфии».
«А я и не знал этого, — подумает слушатель. — Может быть, и я ехал сегодня в таком трамвае. Надо будет завтра посмотреть и узнать, где мой город покупает трамвайные вагоны».
«Тысячу сигар в минуту, — продолжает оратор, — …две пары чулочных изделий на каждого мужчину, каждую женщину и каждого ребенка нашей страны».
Это производит еще большее впечатление. «Может быть, мои любимые сигары тоже делаются в Филадельфии… и носки, которые я ношу?..»
Что делает теперь оратор? Возвращается к вопросу о размерах Филадельфии, затронутому ранее, и приводит факты, о которых он забыл?
Ничего подобного. Он говорит на одну тему, пока не кончит с ней, и ему незачем уже к ней возвращаться. За это мы вам благодарны, господин оратор. Ибо слушатель совершенно сбивается с толку, в его голове возникает полная неразбериха, если докладчик перескакивает с одного вопроса на другой и возвращается обратно, когда он мечется подобно летучей мыши в сумерки. Но многие ораторы говорят именно так. Вместо того чтобы освещать вопросы в порядке 1, 2, 3, 4, 5, они действуют как капитан футбольной команды, выкрикивающий номера — 27, 34, 19, 2. Нет, даже хуже этого. Их порядок бывает такой: 27, 34, 27, 19, 2, 34, 19.
Наш оратор идет напрямик, укладываясь в свое время, не задерживаясь, не возвращаясь назад, не отклоняясь ни вправо, ни влево, подобно одному из тех паровозов, о которых он упоминал.
Но вот он подошел к самому слабому месту все речи: Филадельфия, заявляет он, «является одним из крупнейших центров медицины, искусства и образования в нашей стране». Он только декларирует это и тут же поспешно переходит к чему-то другому. Всего лишь двенадцать слов отпущено на то, чтобы оживить этот факт, сделать его ярким, закрепить его в памяти. Всего двенадцать слов затеряны, утоплены в одной фразе из шестидесяти пяти. Это не годится, безусловно, не годится.