Помилуй, Господи, всех, кто остался рядом с ней!
Помилуй, Господи, бывшую мою директрису, вразуми ее, помоги ей. Да будет на то воля Твоя.
Вот еще стихи, которые я написала тогда, перед увольнением. Похожи они оказались на жестокий романс.
Жестокий романс на расставание с директором. Это было бы смешно, если б не было как всегда.
– Заходите!
Миловидная, пухленькая, в уютной шерстяной кофточке, такая вот мамочка-симпатюлечка с такой же симпатюлечкой дочкой лет пяти.
Сейчас у меня будут просить больничный.
– Доктор, у нас вчера была температура – тридцать семь и пять, а сегодня я таблетку дала, и у нас – тридцать семь! И вот насморок у нас!
Да, эта мама приходит за больничным. Правильно, пора уже, целый месяц не приходила.
Но разве я могу не верить, что температура тридцать семь!
– (Прости, Господи!), Больничный нужен?
– Да, доктор, я же работаю!
Это у нас такая игра – мысленно она мне говорит: «Спрашивай-спрашивай, а все равно больничный дашь, не имеешь права не дать!» А я ей мысленно отвечаю: «Конечно, я тебе его дам, но что же ты так унижаешься и на ребенка своего наговариваешь!»
А наяву я говорю:
– Ничего особенного не вижу, так, простуда небольшая. Полечитесь народными средствами!
Потом она будет говорить, что температура вечерами тридцать семь и два, и кашель по ночам, и, скорее всего, выжмет из меня дней десять своего больничного. Мне кажется, если бы она пришла и честно попросила дать ей больничный, я бы ей и на четырнадцать дней его дала.
Ну, да бог с ней, лишь бы дети были здоровы. Конечно служба государственная, зарплата мизерная, фабрика ее на ладан дышит. Сама всегда одета в одну и ту же кофточку. Муж небось пьет. Одна радость – на больничном посидеть. А что врет – ну что делать?
Может, и правда было тридцать семь и пять?
Прямо с порога встревоженная мать выпаливает:
– Доктор, у нас живот болит! Сильно!
– Давно?
– Со вчерашнего дня! И рвало вчера!
– Температуру мерили?
– Тридцать семь и четыре.
Внимание! Это рефлекс, это стойка, как у охотничьей собаки! Вечный призрак пропущенного аппендицита витает над каждой, даже самой маленькой болью в животе.
И сколько бы ни говорили, сколько бы ни боялись, у каждого врача, наверно, есть свой пропущенный аппендицит. Есть он и у меня. Мой не окончился фатально. Он не был даже прободным. Он был на стадии: еще бы немного, и лопнул! Но я пропустила его, и мне сказали об этом. Родители ребенка приходили потом вроде бы, и без особых претензий. Но я совсем не хочу повторения.
Смотрю мальчика. Ему уже семь лет, у него смышленое личико, и он четко отвечает на все вопросы.
– Очень, очень похоже. Нашего хирурга сегодня нет, поэтому я вам сама направление пишу и иду вам вызывать «Скорую помощь».
– А вещи, доктор?
– Вещи вы ему потом сами принесете. Вещи – это не главное. Тут у меня можете в кабинете посидеть, подождать машину.
– Да нет, мы в коридоре!
– Ладно, только не убегайте, а то ведь аппендикс и лопнуть может! (Это на тот случай, если все-таки они решат сбегать за вещами – такие случаи бывали).
Все мы люди живые, и все можем ошибаться. Есть у меня в глубине души история одна, одна сокровенная история о врачебных ошибках, которая в подобных ситуациях всегда прошивает мне сердце как молния. Чтобы ее рассказать, и всего приема не хватит – только молния! Благослови, Господи!
Жила-была одна студентка мединститута, пятого курса. Летом вышла замуж за сокурсника, забеременела первым ребенком. И появились у нее боли в спине.
И нарастают. Обратились к гинекологу – все в порядке. Пошли к профессору гинекологии, благо, кафедра тут же, рядом.
Профессор говорит: «У нее нет доминанты беременности! Она у вас беременность отвергает, поэтому у нее такие боли». Положили студентку в отделение, стали лечить – доминанту вырабатывать, а боли все сильнее и сильнее. И выписали из гинекологии – говорят, что патология не их. Ищите другую причину.
Тем временем стала температура подниматься. Положили ее в терапию, потом перевели в хирургию. По ходу нашли воспаление плевры, но без пневмонии, даже пункцию сделали, но гноя не нашли. Оставили в терапии лежать.