По решению соплеменников с острова уходит Сергей. На прощание он говорит, что без жены ему в цивилизации будет очень скучно. Ясное дело, не хочется сразу после свадьбы оставлять жену в племени Акул. Даже если эти Акулы такие мирные. Анька шутит: «Сакин в своем репертуаре. Женился и бросил. Сам сразу после свадьбы умотал в цивилизацию, а жену оставил». Она выглядит совершенно счастливым человеком, который к тому же невероятно быстро выздоровел. Чудеса, да и только. Простуда прошла едва ли не в самый холодный день.
Глава 29
Великое противостояние на столбах. — Мой лучший друг Таня Семкив. — Землетрясение или цунами? — Одинцов в кустах.
Сразу после совета небо дарит немного солнца и «боги» собираются провести очередной конкурс, чтобы наверстать упущенное, компенсировать потерянный день.
Перед нами четыре столба, на которых надо простоять дольше соплеменников. Держаться можно только за одну из ножек большого тотема, бывшего некогда яблоком раздора между Черепахами и Ящерицами. В общем-то, ничего сложного. Кто дольше выстоит, не получив при этом солнечного удара, — тот победитель. Дружно радуемся, что солнце то и дело прячется за тучи.
Продержались с полчаса, когда к нам приблизился Бодров с подносом апельсинов. Он ставит цитрусовые неподалеку, но, чтобы достать их, надо слезть со столба, а значит, проиграть.
Каждые полчаса у операторов, что нас снимают, заканчиваются кассеты, поэтому отсчет времени вести удобно. Еще через полчаса Бодров приносит четыре стакана апельсинового сока. В это время люди по другую сторону камеры решают подкрепиться. У них тоже по апельсину. Дальше сидят журналисты, фотограф, режиссер, еще какие-то люди. Они, похоже, хотят спать. Смотреть на четверку, забравшуюся полтора час назад на бревна, всем надоело. Люди начинают демонстративно позевывать и укладываться спать. Режиссер Миша Кожухов, находясь от нас довольно далеко, жестами «произносит» целую речь: хватит дурью маяться, пойдемте есть, спать, отдыхать! Жизнь так прекрасна, когда находишься в естественном положении.
Нам смешно и грустно. Мы не сердимся на Мишу, он же не со зла. Просто всем надоело наше ослиное упрямство. Дабы продемонстрировать готовность стоять здесь еще долго, примериваюсь к стакану с соком, что стоит в метре от столба. Выверив расстояние, сажусь на одну ногу и, не отпуская руки от тотема, пальцами другой ноги хватаю стакан и поднимаю его до пояса. Все это происходит на глазах у изумленных Акул и Бодрова. Не спеша, с серьезной миной выпиваю свой сок, предложив сначала его сотоварищам. Одинцов следует примеру и повторяет мой трюк. Девушки на такую дерзкую выходку не решаются. Вдохновленные успехом, мы с Серегой прикидываем, как достать апельсины, но они слишком далеко.
Вскоре в рядах съемочной группы возникает суета. Кажется, не хватает кассет или батареек. Но нам-то что. Мы уже прекрасно приноровились к новому образу жизни. Анька шутит: «Надо было нас на одну ногу поставить!» Шутка оказалась роковой: Бодров внимает ее совету и заставляет нас стать на время цаплями. Но и это не самое сложное испытание, хотя Аню вежливо просим не делать больше необдуманных предложений.
Чувствуем на себе обескураженные взгляды членов съемочной группы. Глядят на нас, как Ньютон на недозревшее яблоко, а нам весело. Бодров продолжает изощряться: предлагает нам опустить правую руку. Это серьезно усложняет наше положение, но мы и к новой ситуации приспособились. Никто сдаваться не намерен. Еще через полчаса операторы отключают часть камер, а журналисты смотрят на нас уже как на ненормальных. Бодров изыскивает новые возможности для ускорения хода испытания. Он повязывает на глаза банданы, мы должны по-прежнему стоять на одной ноге и ни за что не держаться.
Вслепую удерживать равновесие намного труднее. Нога дрожит от напряжения, любой порыв ветра заставляет танцевать и извиваться. Прямо как лобстер в кипятке. Не лучше, видимо, обстоит дело у моих друзей. Но я их не вижу. Глаза слезятся от напряжения. Особенно трудно устоять, когда подходит Бодров. Я вижу его брюки всякий раз, когда он подбирается ко мне вплотную, чтобы рассмотреть, не касаюсь ли я левой ногой края столба. А это иногда происходит, потому что ее трудно сейчас контролировать. Я действительно касаюсь на секунду столба большим пальцем. Бодров пристально следит за мной, но тут падает Инна. Скорее чувствую, чем вижу, как он метнулся к ней, чтобы успеть поймать. Когда падаешь с завязанными глазами, можно не на шутку ушибиться. Инка остается неподалеку от нас, наблюдает за тремя изваяниями, время от времени извивающимися.
Вскоре слышу возглас Аньки. Она разговаривает чаще других, но я стараюсь не отвечать, чтобы не потерять концентрации. Может, она упала? Не знаю, ничего не видно. Может, я вообще остался один, «перестояв» своих соплеменников? Как хочется в это верить, потому что чувствую: правая нога начинает иногда подкашиваться, что заставляет прыгать или переносить вес тела с носка на пятку. Одинцов тоже предпочитает страдать молча. Бодров продолжает совершенствовать методы пытки: он поочередно расспрашивает нас о жизни, кем были в цивилизации… Мы и тут устояли, в прямом и переносном смысле этого слова. Проходит еще не менее получаса. Порой чувствую себя настолько скверно, что сам поражаюсь, как не упал только что. Уже минут десять, которые показались мне часом, Бодров стоит около меня. Его по-прежнему интересует, не нарушаю ли я правила. И когда я в очередной раз касаюсь бревна, меня снимают с конкурса. Становлюсь на обе ноги, но правая, на долю которой выпало это жуткое испытание, служить отказывается. Я ее не чувствую. Сажусь рядом с Инной. Глаза продолжают слезиться. Может, от банданы, а может, оттого, что меня, как я считаю, несправедливо сняли. Инка пытается меня ободрить и успокоить, а я стараюсь не смотреть ей в глаза.
Гляжу на Одинцова с Анькой и понемногу успокаиваюсь. Они действительно переносят испытание лучше меня. Одинцов не двигается вообще, просто застыл. Анька иногда шевелится, задевая при этом широко расставленными для лучшего равновесия руками такие же «антенны» Сереги. Бодров классифицирует это как нарушение, хотя трудно сказать, кто именно нарушил правила. Анька выбывает из стоячей гонки за тотемом, победу присуждают Сереге. Он соскакивает с бревна и начинает прыгать на «отдыхавшей» ноге. Кажется, еще чуть-чуть — и он бы тоже упал. Защитный тотем впервые достается Одинцову.
О совете никто не упоминает. Наше упорство смешало «богам» все карты, и времени на его проведение не осталось. Надо доставить нас домой, на наш остров, но с этим возникла серьезная проблема. Лодки не могут причалить к берегу — шторм. Приходится отправлять нас на вертолете, который обычно используется для съемок. В нем всего три свободных места. Первыми летим мы с Серегой, потому что хотим к приезду девчонок разжечь костер. Ощущения от полета фантастические. Поразительное ощущение свободы и море андреналина, потому что пилот-австриец обожает летать на высоте не более трех метров от поверхности земли. Он любовно огибает все причуды рельефа. От того, что земля так близко, кажется, что летим с невероятной скоростью.
Давно у нас не было такого хорошего костерка. Серега наслаждается маленькой сигаретой, что они соорудили еще с Сакиным. Я некурящий и эту радость понимаю смутно. Сегодня случай особый: в сигарете настоящий табак! Два Сереги долго собирали его по крошке из подобранных бычков. Затем был процесс просушки, затянувшийся из-за природных катаклизмов, и вот наконец изделие готово к употреблению. Одинцов после череды разом обрушившихся событий выглядит несколько растерянным. Это и свадьба, и уход верного соратника Сакина, и победа на конкурсе. Чтобы не курить одному, Серега предлагает мне принять участие в этом волнующем процессе. Я бы с удовольствием отказался, но сейчас, мне кажется, лучше поддержать Одинцова. Садимся в хате, как это всегда раньше делали два друга. Так близка к завершению наша одиссея, что становится грустно. То ли оттого, что никак не наступит финал, то ли оттого, что скоро это все же произойдет. Между нами царит взаимопонимание. Мы курим одну сигарету на двоих. Серега балдеет от каждой затяжки.