Технически, я все еще человек. Как и Костян. Но вроде как уже нет.
Я могу считаться новым биологическим видом, до этого не встречаемым в пределах этой версии планеты Земля?
Homo — человек, Sapiens — разумный, если мне не изменяет память. Латынь, однако.
Mors — смерть.
Mortuus — мертвый
Homo Mortuus, а ведь звучит, не правда ли?
Хотя, могут возникнуть проблемы с моей классификацией именно, как биологического существа. Я же по сути колдовской труп. Нет, магия — это наука, пусть и работающая по другим законам Вселенной, но…
Временами меня начинают напрягать такие провалы в хитросплетения философско-научных размышлений. Становлюсь умнее. И да, косяк у торчков нашелся.
Последний этаж.
Сдавленный вопль.
Истошный плач.
Крепкий чувачок, по повадкам то ли вольник, то ли самбист, зажимая окровавленное плечо выбегает из распахнутой пасти квартиры под аккомпонимент отвратительного хлюпающего хруста, ознаменующего сытную трапезу одного хорошо поработавшего вурдалака. Вы знали, что каннибалам не нравятся татуированные люди? От повышенного количества вбитой под кожу краски портится вкус мяса и как его не прожаривай, обязательно на вкусовых сосочках будет оставаться этот мерзкий привкус. Так вот, авторитетно заявляю, что в обществе алчущих свежей плоти мертвецов тотальная демократия и толерантность. Забитую качественными наколками сестру спортика Костян обгладывал, как и обычного человека. Наверное, тут нужно было вставить шутку про вегетарианство и салат из парализованных "овощей", но… проехали. Все же осталось во мне, что-то от живого, трава жестко бьет в мозг, впрочем, вызывая не "вай, какой каеф, ёбана", а странные мыслишки, слабо связанные с привычными логически-следственными связями, протекающими по частой паутине нейронов.
Человек, отринувший все прелести медленного гниения заживо от бухла и дури, не заметив мою тихо смолящую в полумраке фигуру, рванул вниз. Его шатало и вело в сторону. Привалился к стене, не останавливая переставление плохо отзывающихся нижних конечностей. Обдирает старую мастерку об бетонную стену, оставляя на ней смазанное кровавое пятно.
Игла Смерти?
А зачем? Второй некробоец уже встает из лужи собственной крови, скребя когтями по ламинату.
Я чувствую страх спортсмена.
У меня нет власти над живыми, как над мертвыми. Я не могу видеть его глазами, слышать его ушами и осознавать, то что он чувствует, о чем думает.
Но я знаю.
Его липкий страх, истеричная паника и низменный животный ужас, содравший налет цивилизованности с первобытных инстинктов, наслаивается на эффект марихуаны, вводя меня в странное, полусомнамбулическое состояние всеобъемлющей нирваны. Этот страх оседает на стенах и полу невесомой пылью, дабы незримым ветром быть скомканным в сгусток сырого и склизкого нечто, коее забивается под мою шкуру сотней трупных мух.
Он видит трупы. Расчлененные. Выпотрошенные. Освежеванные. Изуродованные.
Он видит потеки крови.
Он видит выломанные двери.
Обглоданные кости.
Обрывки кожи.
Ошметки мяса вперемешку с лентами потрохов.
И от этого ему еще страшнее.
Если твоя психика не сломана до того состояния, когда тебя вообще невозможно напугать или удивить, то будь ты хоть Рэмбо, помноженный на матерого коммандос, стоит безусловному рефлексу, директиве номер ноль желания выжить, чуть разжать когти, стиснутые на твоем трепыхающемся разуме, ты будешь в интеллектуально коматозном состоянии. Ступор. Паника. Непонимание. Суматошное мельтешение. Если ты, конечно же, не Чак Норрис. А причем тут Чак Норрис?
Этот парень, не тот, кто Чак Норрис, повидал много дерьма. Годиков двадцать, взрывной характер, бритый под ноль череп, сбитые костяшки и довольно сомнительные связи. Его определенно нельзя было назвать слабым или бесхребетным… бесхребетным, да, нужно вырвать ему позвоночник. А зачем? Чтобы он был хребетным. Что?
Он ковылял к выходу. Спотыкаясь на ступенях, подскальзываясь в лужах крови. Беззвучный плач с абсолютно сухими глазами, вкупе с адским выбросом адреналина сотрясал его плечи. Он вернется. Он отомстит. Чем бы не являлась эта тварь, он вернется. Вернется и убьет ее самым зверским способом, на какой только хватит фантазии. Рукав мастерки потемнел, отяжелел от крови. Рана не глубокая, широкая, поверхностная. Костян рубанул наотмашь, почти не целясь. Пацанчику хватило реакции избежать более плотного знакомства с маникюром живого мертвеца, грозящего кустарной ампутацией верхней конечности. А еще ему хватило везения или дурости время от времени присовывать своей сестре.