А второго…
Некоторые мины детонируют далеко не сразу.
Каждый, сука, раз Земина отбрасывало флешбеком в тот миг. Темно-зеленая нашлепка среди пучков чахлой травы. Канонада выстрелов над головой. Отдаленное эхо взрывов и выворачивающий наизнанку барабанные перепонки рев моторов. Подошва берца соприкасается со смертельным подарком. Леший успевает это понять. Он поворачивается к Виктору, Витьке Прямому, своему лучшему другу, человеку, которого видит в последний раз.
Звуки, как отрезало.
Сухие тонкие губы беззвучно шевелятся.
А потом его разнесло на тысячи крошечных ошметков.
В морду брызнули кровь и куски внутренностей. Дерьмо и лоскуты плоти чавкали под сапогами, смешиваясь с загустевшим грязевым месивом.
Войны романтизируют только долбоебы и те, кому за это платят.
Приходько идет ему на встречу.
Опасно близкая дистанция.
"Ну че там, я попал?" с остальными снайперастами мониторят окна.
Стас не успевает начать диалог.
— Входы не заминированы. Все заложники убиты. Отомстите за них. Умоляю.
Глава 15. Смерть среди теней
— Если ты подойдешь ко мне еще ближе, я высосу твой спинной мозг через глазницы, мразь.
— За проезд… заплатить нужно…
— Я предупреждал.
— Нар Отец Монстров. Избранные изречения
Все по классике.
Светошумовые.
Лось со щитом врывается первым в здание. Чехословакия вертит черепами на триста шестьдесят градусов, выискивая малейшие намеки на враждебное движение. Саперы уже проверили, снайперы оценили, а Приходько понял, что что-то в этой жизни делает не так.
Мин и намеков на взрывчатые вещества, даже уровня включенных газовых горелок, дабы облако незримой смерти заполонило панцири квартир, не было.
Пацана обступили журналисты, вытеснив переговорщика ближе к спинам отряда Земина.
— Он говорил, что дождь… красный дождь, он называл его Кровавый Ливень… он… это дар и проклятие Темных богов. Он говорил, что мертвые восстанут из могил и будут пить кровь живых. Они…
Группка больных ублюдков.
Виктора всегда удивляло это дерьмо.
Пару раз он пересекался с матерыми операми из убойных отделов и его тянуло курить от их охуительных историй.
Краснодар или Красноярск, хуй уже вспомнишь, может вообще, где-то между Сыктывкаром, Камчаткой и Челябинском, не суть. Нашелся один мутный пацанчик, то ли сатанист, то ли какой-то ктулхуист, сколотил банду отморозков и с их помощью порешил, если не изменяет память, человек пять. Причем особо жестоким и извращенным способом. И Виктора всегда мучал один вопрос — как? Как он умудрился это сделать?
Что он говорил и каким образом, что абсолютно адекватные и нормальные представители социума взяли колюще-режущие предметы и начав с расчлененной кошки, повешенной на перевернутом кресте, начали короткое, но запредельно жестокое турне в старое доброе ультранасилие?
Мертвый, похоже, был из той же оперы.
Если верить освобожденному заложнику и новым роликам в социальных сетях, он оказался очередным предвестником Апокалипсиса, сплотившим вокруг себя небольшую группку отмороженных последователей. Зомби, Кровавый Ливень, Повелитель Смерти, какая-то Великая Четверка. Ебанутый, одним словом. И как же жалко, что за такими ебанатами слишком часто идут люди.
Стас был послан нахуй, дословно, как "жалкое смертное ничтожество, которому суждено умереть в ближайшие дни".
При повторной попытке наладить контакт была выпущена "в молоко" очередь из калаша.
Журналисты брызнули в разные стороны, уходя с потенциальной линии огня напрягшихся силовиков и сектантов-террористов. А Земин в который раз убедился, что либо Приходько конченный на всю голову, либо у него цельнометаллические яйца и на самом деле он чуть подволакивает левую ногу не от шального осколка, зацепившего коленный сустав во времена бурной молодости, а из-за их тяжести. Не меняя позу, интонацию и выражение мимических мышц он продолжил поползновения в сторону мирного разруливания сложившейся ситуации.
Профессионал. С большой буквы.
Первое правило этого парня, за что его и безмерно уважали, по возможности должны выжить все. И заложники, и преступники и самоубийцы, к которым его время от времени вызывали. Кремень, нахуй. Столько лет в этом дерьме варится и все так же сохранил веру в людей и главный догмат по-настоящему утопического общества — "человеческая жизнь бесценна". Точка, блять. Не больше и не меньше.