В санчасти трудился доктор. «Коновал» для него комплимент будет. Все болезни он лечил так: посмотрит внимательно — будь то перелом или простуда — и изречёт: «Ну что ж, давай помажу». В смысле: сделаю йодную сетку. В тяжёлых случаях отправлял в больницу. Это уж когда совсем помирали. Все лекарства из санчасти были пропиты.
Что ещё бросалось в глаза в провинциальной зоне — отсутствие улыбок на лицах зэков. Если в городских колониях только и слышишь «ха-ха, хи-хи» и высказывания полные юмора, то здесь окружающие (за редким исключением) вечно на «гуммозе» (грустные). «Кисляк смандячат» (сделают кислую мину) и давай вести умные разговоры (по их разумению умные) о политике. Вместо развлекательных программ смотрят новости, потом обсуждают, неся ахинею. Или давай про понятия «чесать» — то не «катит», это «в падлу». Особенно преуспевают в таких речах помоечники по воле. У кого-то на религии крыша съехала, у других — на колдовстве или рациональном питании. От дегенерата, пьющего на свободе денатурат и барбитуру, можно услышать: «Ты что, соль есть вредно!»
А то мода пошла в побеги уходить. Никто, правда, так и не убежал, но много раз пытались. То полезут на забор и в колючей проволоке с путанкой застрянут. То по доске через запретку пробуют перелезть — вниз сверзятся. И смех, и грех. В общем, сидеть в провинции не сахар, но прикольно.
Глава 5
Территория абсурда
Как «запрет» попадает под крышу
Сколько сижу — удивляюсь: для многих зэков смысл существования сводится к тому, как достать покурить и заварить. Даже когда в зоне кормят помоями, беспредельничают сотрудники, но если в общаке есть пачухи-заварухи (курево-чай), учреждение считается нормальным. И о «смотрящих» судят по тому, как они «греют»[13] братву «под крышей» (в карцере).
В некоторых колониях администрация негласно разрешает «загонять грев»[14] в штрафной изолятор, в СУС (строгие условия содержания), в бараки усиленного режима. В других — жёстко пресекают подобные движения. В таких зонах все «смотрящие» имеют в запасе запаянные в полиэтилен сигареты и чай. Причём такие «колбаски» бывают достаточно крупные. Только какого-нибудь арестанта надумают сажать в «трюм», он ещё мыльно-рыльные принадлежности собирает, а смотрила уже здесь: «На, земляк, заторпедируйся» (то есть засунь «бандяк»[15] себе в задний проход и пронеси «бродягам»[16] в карцер). Так же проносят записки, наркоту. Причём чай идёт не в сухом виде — из него бодяжат, вываривая, густую массу. Так экономней заваривать: несколько капель — и кружка чифира готова. На крайняк и кипяток не нужен — в холодной воде растворится.
Но мало пройти перед карцером шмон, приседая в голом виде и сжимая сфинктер, чтобы при этом не вывалилась «торпеда»[17], — надо ещё поделиться «запретом» с другими камерами. Хорошо, если есть «кабура» (отверстие в стене). Тогда мастерится «конь» (палочка или туго свёрнутая бумага с ниткой и тряпочкой или носовым платком на конце). В платок заворачивают «грев» и вслед за палочкой продевают в отверстие.
Когда «кабур» нет, то кулёчки оставляют в прогулочных двориках. В карцере положена часовая прогулка, хаты гуляют по очереди. Бывает, по выходу на прогулку устраивается жёсткий обыск, тогда «подгоны» выносятся и заносятся в прямой кишке. Представьте, каково это на морозе? Про гигиену молчу.
Совсем жуть была в нашей зоне. Один особо ретивый оперативник любил делать гадости и обладал чёрным юмором. Все сотрудники, конечно, прекрасно знали, как «запрет» попадает «под крышу». Когда одна камера погуляла, «расторпедировалась» и спрятала кулёчки, опер нашёл их и, намазав апизатроном (применяется при растяжениях, при нанесении на кожу очень сильно жжёт), положил в тайники. Вышла другая камера и, ничего не подозревая, загнала «торпеды» в задний проход. Представьте, как саднил у них анус. Некоторые вопили в голос и, несмотря на сбежавшихся охранников, спешили опорожнить кишечник. Менты веселились.
Также «непалимый загашник» или «задний карман»[18] используют как тайник, когда везут по этапу «малявы» (записки), деньги, наркоту и сотовые телефоны.
Таким же образом с промышленной зоны на жилую выносят спирт. Правда, так много не вынесешь. Чаще для спирта используют совсем варварский метод. Осуждённый глотает презерватив, держа его край руками, запрокидывает голову, и в гондон вливают до литра спирта. После горловину резинки завязывают ниткой, которая крепится на зубе. Выйдя с работы через шмон, нитку развязывают, опять держат гондон за край два зэка, переносчика переворачивают вниз головой, и «огненная вода» стекает в подставленную ёмкость. Нередко случается, что латекс лопается в пищеводе. Тогда неминуема мучительная смерть.
Да и с записками на этапах не легче. По двое-трое суток, пока не прибудешь на пересылку и не пройдёшь обыск, нельзя опорожниться. Как следствие — рези, токсикоз. Обидно, что почти все записи примерно такого содержания: «Как сам? Как дела?» Ведь авторитетам такая почта не нужна — у них есть мобильники.
Как я уже говорил, менты знают об этих уловках, но им всё равно. Есть, конечно, отдельные служаки, болеющие за дело до того, что готовы копаться сами понимаете в чём. Вот опять же, в нашей зоне — когда расконвоированные осуждённые возвращаются с воли с работы, им частенько делают клизму. И сотрудники бдительно рассматривают результаты.
А вообще, зэки — как армянские комсомольцы: сами себе придумывают трудности, а потом их героически преодолевают.
Захват заложников. Бескровный
Случилось это ещё при коммунистах, в зоне строгого режима. В тот день осуждённые 5-го отряда отоваривались. То есть на заработанные деньги, но по безналу, покупали в ларьке немного продуктов. Начальство за провинность могло лишить права отоварки. В предбаннике толпились зэки, за стеклом с решёткой вели торговлю три женщины. Вдруг в лабаз вломились трое зэков. Приставив к шее продавщиц заточки, заявили: «Это захват заложников». Передав зэкам в предбанник пакет с требованиями, велели отнести ментам. Зэки 5-го отряда, видя, что лабаз срывается, попросили: «Братва, хоть чая и курева дайте!» Захватчики не дали ничего. Велели покинуть помещение и забаррикадировались на торговой площади. Правда, отпустили одну продавщицу, ей стало плохо, она была беременна. А так-то все видели, что террористы обожрались «колёс».
Дальше начался маразм. Большинство сотрудников колонии, как всегда, были пьяны. Первым около магазина, еле держась на ногах, «нарисовался» начальник 5-го отряда. Не понимая, что происходит, но сообразив, что кто-то нарушает режим, он подёргал дверь и заявил: «Осуждённые, кончайте хулиганить, а то я вас ларька лишу на месяц!» По-моему, смеялись даже заложницы. Хорошо, что прибыл трезвый начальник колонии и убрал «шута». Пока вели переговоры, прибыла группа захвата. Бравый майор, взяв командование на себя, пошёл поговорить. К тому времени захватчики частично оклемались и поняли: борзеть не стоит. Потребовали машину и выезд из зоны. От оружия отказались, это их и спасло. С оружием их бы не выпустили из колонии и застрелили бы у ворот. Потребовали также, чтобы из соседней зоны к их приезду освободили их подельника. Отказались обменять женщин на майора и начальника учреждения. Майор, переговорив с бунтарями и выйдя из лабаза, сказал сотрудникам: «Это пленный состав. Можно их подстрелить (на всех зданиях засели снайперы), но мы их возьмём, когда придут в себя, без крови». Тут опять «нарисовался» начальник 5-го отряда. Его колбасило с бодуна, как волка мороженого, но он, выслуживаясь, потребовал: «Дайте мне винтовку, я охотник, белку в глаз бью, я их завалю». Бравый майор распорядился: «Уберите лопизня, а то я ему сам глаз выбью!»